— Пока ты ко мне не приедешь, я не должна пытаться к тебе приехать?

— Да.

— А писать тебе я могу?

— Конечно… если ты заболеешь или в чем-нибудь будешь нуждаться. Надеюсь, этого не случится, и, стало быть, я напишу тебе первый.

— Я согласна на эти условия, Энджел, потому что тебе лучше знать, какое наказание я заслуживаю. Но только… только сделай так, чтобы оно было мне по силам!

Больше она ничего не сказала. Если бы Тэсс была менее непосредственна, если бы она сделала ему сцену, упала в обморок, истерически зарыдала, то здесь, на этой безлюдной дороге, пожалуй, он не устоял бы перед ней, хотя и был одержим непомерной требовательностью. Но она приучила себя к мысли о долгих страданиях и облегчила ему путь — она сама была лучшей его помощницей. Ее покорность была проявлением безрассудного подчинения обстоятельствам, свойственного всему роду д'Эрбервиллей, — и те струны его сердца, которые могли быть затронуты ее мольбами, остались немы.

После этого они обсуждали только практические вопросы. Он вручил ей пакет с приличной суммой, затребованной специально для этой цели от его банкиров. Бриллианты, которыми Тэсс, по-видимому, владела только пожизненно (если он правильно понял волю покойной), он предложил отправить на хранение в банк, на что она охотно согласилась.

Покончив с этими делами, он проводил Тэсс до перекрестка и усадил в экипаж. Кучеру было уплачено и сказано, куда отвезти ее. Взяв затем свой саквояж и зонтик — единственные вещи, которые привез он сюда, — Клэр распрощался с ней. Так они расстались.

Экипаж медленно поднимался на холм, а Клэр провожал его глазами, безотчетно надеясь, что Тэсс выглянет на секунду из окна. Но ей и в голову не пришла такая мысль, — да она и не могла бы этого сделать, так как лежала в полуобморочном состоянии. Он смотрел, как она уезжает, и в тоске процитировал стих поэта, переделывая его по-своему:

Когда экипаж скрылся за гребнем холма, Клэр пошел своей дорогой, и вряд ли он знал, что продолжает ее любить.

Когда экипаж спустился в Блекмурскую долину и Тэсс начала узнавать знакомую с детства местность, она понемногу пришла в себя. Первая ее мысль была: как посмотрит она в глаза родителям?

Показалась застава, находившаяся неподалеку от деревни. Ворота распахнул незнакомый ей человек, не тот старик, который много лет исполнял эту обязанность и хорошо знал Тэсс. Должно быть, он оставил должность в день Нового года, когда обычно нанимали служащих. Тэсс давно не получала вестей из дома и спросила сторожа, что нового в деревне.

— Ничего, мисс, — ответил тот. — В Марлоте все по-старому. Кое-кто помер. А на этой неделе Джон Дарбейфилд выдал дочку за джентльмена-фермера. Свадьбу-то не здесь справляли, они где-то в другом месте поженились. Джентльмен происхождения знатного, и, видно, показалось ему, что семья Джона слишком бедна, чтобы звать ее на свадьбу. Жених, должно быть, не знал, как у нас здесь проведали, что сам Джон происходит из древнего и благородного рода, — и по сей день его предки лежат в собственных склепах, да только имущества своего он лишился еще во времена римлян. Ну, а все-таки сэр Джон — так мы его теперь называем — отпраздновал как мог день свадьбы и угостил всех и каждого в приходе, а жена Джона до двенадцати часов ночи пела песни в трактире «Чистая капля».

На сердце Тэсс стало так тяжело, что она не решилась подъехать к дому в экипаже и со всеми своими пожитками. Она попросила у сторожа разрешения оставить на время вещи у него в доме и, получив согласие, отпустила экипаж и задворками пошла в деревню.

Завидев трубу отцовского дома, она задала себе вопрос: как осмелится она переступить его порог? Родные ее безмятежно верили, что она находится далеко отсюда и совершает свадебное путешествие с человеком сравнительно богатым, который возведет ее на вершину благополучия. А в это время она, одинокая, покинутая друзьями, приближается, крадучись, к старому дому, и нет у нее на земле другого пристанища.

Ей не удалось подойти к дому никем не замеченной. Возле садовой изгороди она встретила знакомую, одну из тех двух-трех девушек, с которыми была дружна в школе.

Осведомившись, как очутилась она здесь, подруга, не замечая грустного выражения ее лица, спросила:

— Тэсс, а где же твой джентльмен?

Тэсс поспешила объяснить, что его вызвали по делам, затем, распрощавшись со своей собеседницей, перелезла через изгородь и направилась к дому.

На дорожке сада она услышала, что мать распевает на черном крыльце, и через мгновение увидела миссис Дарбейфилд, которая на пороге выжимала простыню. Покончив с этим делом и не заметив Тэсс, она вошла в дом, а дочь последовала за нею.

Корыто стояло все там же, на старом бочонке, и мать, отложив в сторону простыню, собиралась снова опустить в него руки.

— Как! Тэсс! Дочка!.. А я думала, что ты вышла замуж… и уж на этот раз по-настоящему… мы сидру послали…

— Да, мама, так оно и есть.

— Так ты выходишь замуж?

— Я уже замужем.

— Замужем! А где твой муж?

— Он уехал на время.

— Уехал! А когда же была свадьба? В тот день, о котором ты писала?

— Да, во вторник, мама.

— Ну, а теперь только суббота! И он уже уехал?