Слушатели прокашлялись и подбросили хворостинок в огонь, - не потому, что в том была надобность, но чтобы дать себе время извлечь мораль из этого рассказа.

– А я, как узнала, что им нельзя пожениться, так-то обрадовалась, словно мне шестипенсовик подарили, - послышался робкий голос. Это говорила Олли Дауден, бедная женщина, кормившаяся тем, что вязала на продажу веники и метлы из вереска. Она всегда была вежлива и с друзьями и с недругами, признательная всему миру уже за одно то, что ей позволяли оставаться в живых.

– А теперь она все равно за него вышла, - сказал Хемфри.

– После того, как миссис Ибрайт передумала и дала согласие, - закончил Фейруэй с независимым видом, как будто его слова были не просто повторением того, что еще раньше сказал Хемфри, но плодом его собственных размышлений.

– Ну, пусть даже им стыдно, а я все ж таки не понимаю, почему было не сыграть свадьбу здесь, у нас, - сказала дебелая женщина, у которой корсет скрипел, словно высохшие ботинки, всякий раз, как она поворачивалась или наклонялась.
– Плохое ли дело - собрать соседей да повеселиться, хоть об рождество, хоть на свадьбе. Другой бы рад был угождение людям сделать, а эти на-ка, все тайком да втихомолку. Не люблю этаких скрытных.

– А я, хотите верьте, хотите нет, не люблю веселых свадеб, - веско заявил Тимоти Фейруэй, снова обводя строгим взглядом присутствующих.
– И, признаться, не осуждаю Томазин Ибрайт и соседа Уайлдива за то, что они все тишком проделали. Ведь свадьба это что значит? То тебе жига[4], то рил[5], хочешь не хочешь, а становись в круг. А ногам-то оно накладно, когда тебе уже за сорок.

– Да уж на свадьбе не откажешься, надо же отплатить хозяевам за угощение!

– На святках пляши, потому что раз в году, на свадьбах пляши, потому что раз в жизни. Даже на крестинах, ежели по первому либо по второму ребенку, так и то норовят один-два рила всунуть. А сколько еще петь приходится!.. Нет, по мне, всего лучше хорошие похороны. Угощенье не бедное, чем на свадьбе, а то и побогаче. А ногам покойнее. Посидеть за столом да потолковать об усопшем - это же не то что хорнпайп отхватывать!

– А потанцевать на похоронах, значит, никак нельзя? Пожалуй, люди скажут, это, мол, уж, значит, чуток перестараться, как ты считаешь, Тимоти?
– любознательно осведомился дедушка Кентл.

– Да, только там может степенный человек без опаски смотреть, как кувшин ходит вкруговую.

– Не понимаю все-таки, как Томазин Ибрайт на этакую скаредность согласилась, - начала снова Сьюзен Нонсеч, дебелая толстуха, возвращаясь к своей прежней теме.
– Ведь какая девушка хорошая, совсем как барышня, а свадьба - ну хуже, чем у голытьбы последней! Да и жених-то - разве бы ей такого надо? Только и есть в нем, что из себя пригляден.

– Э, нет, не скажи, он парень ловкий, а по учености, пожалуй, самому Клайму Ибрайту не уступит. Не к тому его готовили, чтоб в трактире стоять за стойкой. Вы же знаете, он инженером был, да сбился с пути, так, чтобы с голоду не пропасть, а взял за себя эту гостиницу. Ученье впрок не пошло!

– Ох, это часто бывает, - вздохнула Олли, та смиренница, что вязала метлы.
– А все ж таки учатся все, да и выучиваются. Посмотришь на иного, раньше, хоть ты его режь, не сумел бы кружочка на бумаге вывести, а теперь, гляди-ка, уже фамилию свою подписывает, и перо у него не брызнет, даже, бывает, кляксы ни одной не посадит. Да что - стол даже ему не надобен, чтобы локти разложить и животом упереться, - так, стоя, и пишет!

– Это верно, - сказал Хемфри.
– До чего народ стал полированный!

– Да хоть меня взять, - подхватил дедушка Кентл.
– Пока не пошел я в ополченье в восемьсот четвертом году, не послужил в солдатах, так такой же был телепень, как вы все. А теперь меня хоть куда поверни, нигде не оплошаю!

– Да, кабы ты годился еще в женихи, - сказал Фейруэй, - так теперь-то сумел бы расписаться в церковной книге. Не то что наш Хемфри, он-то насчет грамоты по отцу пошел. Помню, Хем, когда я женился, только взял я перо, гляжу, строчкой выше крест наляпан - зда-аровый, руки в стороны, как у чучела, это твои родители как раз перед нами венчались, и отец, стало быть, свой знак поставил. Ох, и страшенный был крест, черный, голенастый, ни дать ни взять твой батюшка. Не выдержал я, прыснул со смеху, хоть еле дышал от жары, - запарился я с этой свадьбой, а тут еще жена на руке виснет, а Джек Чангли с ребятами в окошко на нас таращатся, зубы скалят. Да тут же подумал я, что вот ведь они и недавно женились, а уже чуть не каждый день ругаются, а теперь я, дурак, в такую же кашу лезу, так, верите ли, в озноб кинуло!.. Да-а, это был денек!

– Уайлдив и годами постарше Томазин Ибрайт. А она к тому ж и собой хороша. Молодой девушке такому человеку на шею бросаться - это уж надо совсем дурой быть.

Эту тираду произнес недавно подошедший к костру торфяник; он держал на плече широкую сердцевидную лопату - обычное орудие торфореза, - и в отблесках от костра ее навостренный край сверкал, как серебряный лук.

– Сотня к нему прибежит, только бы кликнул, - проворчала толстуха.

– А ты, сосед, видал когда-нибудь мужчину, за которого бы ни одна женщина не пошла?
– спросил Хемфри.