Никак не могу вспомнить, что говорил мне Этьен, когда мы шли обратно по мелководью. Кажется, он вел рассказ о том, что произошло за время моего долгого сна, и у меня в голове запечатлелось, как бережно он нес свой улов, прижимая его к темной от загара груди, казавшейся густо покрытой серебряной чешуей. Все остальное полностью выпало из моей памяти. Вот насколько я был встревожен тем, что такого я мог сказать в бреду Франсуазе.

Я четко понял, что должен докопаться до истины, иначе просто сойду с ума. Франсуаза шла немного позади остальных, поэтому я отстал от Этьена, притворившись, что нашел интересную ракушку. Но как только я это сделал, она ускорила шаг. Когда же я догнал ее, она снова умышленно отстала.

А может, мне так показалось. Откуда мне было знать. Когда она замедлила шаг, ее, несомненно, что-то привлекло за деревьями, но это мог быть такой же предлог, как найденная мною ракушка.

Ее поведение объяснило все. Теперь я чувствовал, что мои подозрения были обоснованными. Я должен был немедленно разрядить обстановку.

Я снова отстал и задержал ее, схватив за руку.

— Франсуаза, — спросил я, пытаясь придать тону твердость и одновременно непринужденность, — тебе не кажется, что это смешно?

— Смешно? — переспросила она, широко раскрыв глаза. — Ну, здесь вообще-то все довольно странно. Я еще не совсем освоилась.

— Да нет же, я другое имел в виду… Послушай, может быть, дело во мне, но похоже, нечто смешное происходит между нами.

— Между нами?

— Между тобой и мной, — пояснил я, и мое лицо вдруг начало заливаться краской. Я кашлянул и наклонил голову. — Во время болезни я, наверное, сказал что-то такое, что…

— А, — она посмотрела на меня. — И что такого ты мог сказать?

— Я не знаю, что я там нес. Об этом я тебя и спрашиваю.

— Да. А я спрашиваю тебя, что такого ты мог сказать.

Черт! Перемотаем пленку назад.

— Ничего. Ничего такого.

— И поэтому?..

— Ну, не знаю. Я лишь подумал, что ты смешно ведешь себя. Наверное, мне все показалось. Забудь.

Франсуаза остановилась:

— Хорошо, — произнесла она. Остальные уже начали удаляться от нас. — Дай-ка я скажу об этом сама, Ричард. Ты боишься, что сказал о том, что любишь меня, да?

— Что? — изумленно воскликнул я, потрясенный ее прямотой. Собравшись наконец с мыслями, я понизил голос. — Господи, Франсуаза! Ну конечно же, нет!

— Ричард…

— Я имею в виду, что это глупо.

— Ричард, пожалуйста! Это вовсе не глупо. Это и есть то, чего ты боишься.

— Нет. Вовсе нет. Я был…

— Ричард!

Я замолчал. Она смотрела на меня в упор.

— Да, — медленно произнес я. — Именно этого я и боялся.

Она вздохнула.

— Франсуаза, — начал было я, но она перебила меня.

— Все это пустяки, Ричард. У тебя был жар, а в подобном состоянии люди иногда говорят странные вещи, верно? Говорят о том, что не имеет к ним отношения. Значит, ты боишься, что сказал что-то странное. Но это ничего не значит. Я понимаю.

— Ты не сердишься на меня?

— Нет, конечно.

— А… я сказал что-то? Что-то похожее?

— Нет.

— Правда?

Она посмотрела куда-то в сторону:

— Да, правда. Очень мило с твоей стороны, что ты об этом спрашиваешь, но ты ничего подобного не говорил. Не думай больше об этом! — Она показала на остальных, которые были уже примерно метрах в пятнадцати впереди. — Пошли. Нам нужно идти.

— О'кей, — тихо сказал я.

— О'кей.

Мы молча догнали нашу группу. Франсуаза подошла к Этьену и заговорила с ним по-французски, а я зашагал дальше, немного в стороне от остальных. Когда мы дошли до поворота к лагерю, ко мне бочком подобрался Грегорио:

— Ты, наверное, чувствуешь себя сейчас как новенький в школе?

— Ну… да. Немного.

— Первые дни, конечно, будут очень трудными, но ты не волнуйся. Ты быстро найдешь здесь друзей, Ричард.

Я улыбнулся. Он сказал «ты» как-то очень дружески, как будто считал, что мне будет особенно легко найти здесь друзей. Я знал, что все объяснялось его манерой говорить по-английски, но у меня все равно улучшилось настроение.

Пока мы были на пляже, лагерь наполнился людьми. У входа в дом я увидел Багза и Сэл. Они разговаривали с группой людей, державших веревки. Какой-то толстяк чистил рыбу возле хижины-кухни, укладывая выпотрошенные рыбины на широкие листья и бросая внутренности в забрызганное кровью пластмассовое ведро. Рядом с толстяком девушка раздувала костер и подбрасывала в пламя щепки.

Центр площадки притягивал всех как магнитом. Здесь находилось большинство обитателей лагеря, они просто слонялись туда-сюда и болтали. На дальнем конце площадки девушка аккуратно развешивала на оттяжках палатки мокрую одежду.