– Ты сам придумал такую яичницу?
– не оглядываясь, спрашивает Стейнберг.

– Это украинцы без меня придумали лет за пятьсот до моего рождения, отвечает Раздолин, глядя в иллюминатор.

В иллюминатор видно, как огромный сложенный зонтик начинает раскрываться под водой, подобно цветку. Внутренняя поверхность поднятой вверх чаши оказывается зеркально блестящей, и тени маленьких волн, бегущих где-то высоко над ней, отражаются в солнечной сфере - лазерного приемника, рождая причудливую игру света.

– Мне очень нравится русская кухня, - удовлетворенно оглядывая сковородку, говорит Стейнберг.
– Мне только хлеб у вас не нравится.

– Ну, ты и сказал!
– оборачивается Раздолин.

Из динамика на стене голос Редфорда:

– Не понял. Повтори.

Раздолин в микрофон:

– Это я не вам. У вас все в порядке. Крепите - и домой. Есть хочется.

Голос Леннона:

– Джон, конечно, спит?

Стейнберг подходит к Раздолину и громко говорит в микрофон:

– За этот выпад ты получишь свою порцию отдельно.

– Не понял.

– Поймешь.

– Хватит разговаривать. Я отключаюсь, - говорит Раздолин.

На ручке микрофона гаснет маленькая красная кнопочка. Стейнберг берет прозрачный полиэтиленовый мешочек, кладет в него яйцо, кусочек украинского сала, помидор и клочок бумаги, на котором пишет по-английски: "Для мистера Леннона", - затягивает мешочек веревочкой и опускает в воду входного колодца. Раздолин весело наблюдает за ним. Встает, потягивается, потом говорит:

– Значит, говоришь, хлеб? Но ведь американский хлеб по вкусу - вата.

– Почему вата?
– обиженно спрашивает Стейнберг.

– Ну, хорошо. Не вата. Пенопласт, - поправляется Раздолин.

– Ты ничего не понимаешь, - говорит Джон.

– Я понимаю, старина, что мы с тобой патриоты, - смеясь, говорит Раздолин, похлопывая Стейнберга по плечу.
– И это замечательно!
– Он молчит, потом продолжает медленно и серьезно: - Как счастлива была бы наша планета, если бы мы спорили только о вкусе хлеба...

– У нас все, - докладывает динамик на стене голосом Редфорда.

Раздолин бросает взгляд на круглые стенные электрические часы с резко бегущей большой секундной стрелкой, подходит к микрофону - вспыхнула красная кнопка - и говорит, обернувшись к иллюминатору:

– Молодцы, Девятнадцать минут. Это уже не сорок три.

Один из космонавтов смотрит на ручные часы, и динамик возражает несколько обиженным голосом Лежа вы:

– Не, девятнадцать, а семнадцать. Я точно засекал.

– Пусть так, - соглашается Раздолин.
– Все. Отбой. Всем на обед.

Тихо шевеля ластами, тройка плывет к подводному дому...

9 сентября, вторник. Космос.

Сеанс связи с орбитальной станцией "МИР-4". У микрофона - японский профессор Ятаки, один из спутников Зуева по космическому путешествию.

– По уточненным данным подтверждается гипотеза, высказанная за несколько часов до нашего старта уважаемым профессором Ленноном: размеры излучателя действительно не превышают в миделе [мидель - среднее поперечное сечение судна, дирижабля, крыла самолета или ракеты] 30 квадратных метров, - говорит японец.
– Для межзвездного пилотируемого космического корабля подобные размеры представляются невероятно скромными, если не сказать фантастическими. Точное, в пределах одной сотой процента, расположение излучателя в той точке пространства, где взаимно нейтрализуются силы притяжения Земли и Луны, говорит о высокой чувствительности гравитационной аппаратуры и стремлении к оптимизации траектории. Такое впечатление, что на излучателе тщательно экономят энергию за счет траектории и одновременно излучают ее столько, сколько с трудом могут выработать все электростанции Земли. Но самая большая загадка для нас сегодня: почему он такой маленький? По всем расчетам, он не может быть таким маленьким. Мы могли бы попытаться дать какое-то толкование излучателю, если бы он был хотя бы в сто раз больше, а еще лучше - в тысячу. Но сейчас...

9 сентября, вторник. Дно Черного моря.

Подводный дом "Атлантида". За столом, вокруг яичницы - гордости Стейнберга - и прочих земных яств разместились космонавты в трусах и мягких махровых пляжных рубашках. Спор, разумеется, продолжается:

– Если ты прав, - горячо говорит Лежава Леннону, - то объясни, зачем мы возимся с этой лазерной системой?

– Затем, что наши радиосигналы "Протей" будет глушить, - говорит Раздолин, отрезая себе добрый ломоть консервированной ветчины.

– Но если мы полетим к Марсу, она не должна нам мешать!
– замечает Редфорд.
– Объясни ему, Майкл, ты же астроном.

– Достаточно "Протею" переместиться по его сегодняшней орбите на 15 градусов, и они будут глушить нас по всей нашей траектории, не говоря о том, что Земля не всегда сможет выйти на связь с нами, - холодно говорит Леннон.
– Да о чем ты говоришь! Если они захотят, с излучателями такой мощности они пикнуть нам не дадут ни вблизи Земли, ни у Марса.

– Говорите, что хотите, а я уверен, что мы полетим к нему навстречу, мотает головой Раздолин.