Илья задумался. Что он может сделать для Маши?..

Матица поднялась со стула, осторожно двигая ногами.

– Прощай!.. Скоро я подохну...
– бормотала она.- Спасибо тебе... чистяк! богач!..

Когда она вывалилась из двери кухни, в комнату Ильи вбежала хозяйка и, обняв его, спросила, смеясь:

– Это - твоя первая любовь, да?

Илья развел руки своей любовницы, крепко охватившие его шею, и угрюмо проговорил:

– Едва ноги таскает, а... хлопочет о том, кого любит...

– Кого она любит?
– спрашивала женщина, с удивлением и любопытством разглядывая озабоченное лицо Ильи.

– Погоди, Татьяна, - сказал Илья, - погоди! Не шути...

Он кратко рассказал ей о Маше и спросил:

– Что тут делать?

– Делать тут нечего!
– передёрнув плечиками, ответила Татьяна Власьевна.
– По закону жена принадлежит мужу, и никто не имеет права отнимать её у него...

С важностью человека, которому хорошо известны законы и который убеждён в их незыблемости, Автономова долго говорила Илье о том, что Маше нужно подчиниться требованиям мужа.

– Пусть подождёт. Он - старый, скоро умрёт, тогда она будет свободна, всё его имущество отойдёт к ней... И ты женишься на молодой вдовушке с состоянием... да?

Она засмеялась и снова серьёзно продолжала поучать Илью:

– Но будет лучше, если ты прекратишь сношения с твоими старыми знакомыми. Теперь они уже не пара тебе... и даже могут сконфузить тебя. Все они - грязные, грубые... например, этот, который занимал денег у тебя? Худой такой?.. Злые глаза?..

– Грачёв...

– Ну да... Какие у простолюдинов смешные птичьи фамилии: Грачёв, Лунёв, Петухов, Скворцов. В нашем кругу и фамилии лучше, красивее: Автономов! Корсаков! Мой отец - Флорианов! А когда я была девушкой, за мной ухаживал кандидат на судебные должности Глориантов... Однажды, на катке, он снял с ноги у меня подвязку и пригрозил, что устроит мне скандал, если я сама не приду к нему за ней...

Илья слушал её рассказы и тоже вспоминал о своём прошлом, ощущая в душе невидимые нити, крепко связывавшие её с домом Петрухи Филимонова. И ему казалось, что этот дом всегда будет мешать ему жить спокойно...

Наконец, мечта Ильи Лунёва осуществилась.

Полный спокойной радости, он стоял с утра до вечера за прилавком своего магазина и любовался им. Вокруг на полках красовались аккуратно расставленные коробки и картоны; в окне он устроил выставку, разложив на нём блестящие пряжки, кошельки, мыла, пуговицы, развесив яркие ленты, кружева. Всё это было яркое, лёгкое. Солидный и красивый, он встречал покупателей вежливым поклоном и ловко разбрасывал пред ними по прилавку товар. В шелесте кружев и лент он слышал приятную музыку, девушки-швейки, прибегавшие купить у него на несколько копеек, казались ему красивыми и милыми. Жизнь стала приятной, лёгкой, явился какой-то простой, ясный смысл, а прошлое как бы туман задёрнул. И ни о чём не думалось, кроме торговли, товара, покупателей... Илья взял для услуг себе мальчика, одел его в серую курточку и внимательно следил за тем, чтобы мальчик умывался тщательно, как можно чище.

– Мы с тобой, Гаврик, торгуем товаром нежным, - говорил он ему, - и должны быть чистыми...

Гаврик - человек лет двенадцати от роду, полный, немножко рябой, курносый, с маленькими серыми глазами и подвижным личиком. Он только что кончил учиться в городской школе и считал себя человеком взрослым, серьёзным. Его тоже занимала служба в маленьком, чистом магазине; он с удовольствием возился с коробками и картонками и старался относиться к покупателям так же вежливо, как хозяин.

Илья смотрел на него, вспоминая себя в рыбной лавке купца Строганого. И, чувствуя к мальчику какое-то особенное расположение, он ласково шутил и разговаривал с ним, когда в лавке не было покупателей.

– Чтобы тебе не скучно было, ты, Гаврик, когда свободно, книжки читай, - советовал он своему сотруднику.
– За книжкой время незаметно идёт, а читать приятно...

Лунёв ко всем людям стал относиться мягко, внимательно и улыбался улыбкой, которая как бы говорила:

"Повезло мне, знаете... Но - вы потерпите! Наверное, и вам вскорости повезёт..."

Открывая свой магазин в семь часов утра, он запирал его в девять. Покупателей было немного, и Лунёв, сидя у двери на стуле, грелся в лучах весеннего солнца и отдыхал, ни о чём не думая, ничего не желая. Гаврик сидел тут же в двери, наблюдал за прохожими, передразнивая их, подманивал к себе собак, лукал камнями в голубей и воробьёв или, возбуждённо шмыгая носом, читал книжку. Иногда хозяин заставлял его читать вслух, но чтение не интересовало его: он прислушивался к тишине и покою и своей душе. Эту тишину он слушал с наслаждением, упивался ею, она была нова для него и невыразимо приятна. Но порою сладостная полнота чем-то нарушалась. Это было странное, едва уловимое предчувствие тревоги; оно не колебало покоя души, а только касалось его легко, как тень.

Тогда Илья начинал разговаривать с мальчиком.

– Гаврик! У тебя отец чем занимается?

– Почтальон, письма носит...

– А семья большая у вас?

– Больша-ая! Нас множество. Которые - большие, а которые ещё маленькие.

– Маленьких сколько?

– Пять. Да больших - трое... Большие уже все на местах: я - у вас, Василий - в Сибири, на телеграфе служит, а Сонька - уроки даёт. Она зд`орово! Рублей по двенадцати в месяц приносит. А то есть ещё Мишка... Он - так себе... Он старше меня... учится в гимназии...

– Стало быть, больших-то не трое, а четверо...

– Ну как же?
– воскликнул Гаврик и поучительно добавил: - Мишка только учится ещё... А большой - который уж работает.

– Бедно живёте?

– А конечно!
– спокойно ответил Гаврик и громко втянул носом воздух. Потом он начинал рассказывать Илье о своих планах в будущем.

– Вырасту - в солдаты пойду. Тогда будет война... Вот я на войну и закачу. Я - храбрый... Сейчас это впереди всех на неприятеля брошусь и отниму знамя... Дядя мой отнял этак-то, - так ему генерал Гурко крест дал и пять целковых...