Шрифт:
Выпив чаю, гости ушли. И позже всех ушел Петухов, который по обыкновению молчал. И с ним ушла Ольга. И Петр Иванович подумал, что он, пожалуй, порядочный человек, этот Петухов, и будет хорошим мужем для Ольги.
Зина стала убирать со стола, подняла Петра Ивановича и поставила его на подоконник.
Падал дождь, и река словно ожила, покрывшись пузырями. Деревья вытянули ветви, выпрямились. Нищий протянул руку, и дождь, мелкий, падал ему в ладонь. И Петр Иванович понял, что нищему приятно чувствовать в ладони лето, он как бы этой своей протянутой рукой соприкасался со всей природой.
Потом нищий запел. Слепой пел, радуясь, и это было странно, он пел зрячую песню, он пел, как только поют зрячие, - весело, радостно, словно у него открылись глаза и он увидел деревья, пузыри, дома, словно дождь сделал чудо.
Петр Иванович подумал: "И лето, и летние леса, деревья, ручьи, тропинки, птицы, и все, что за городом, и даже все, что в комнате, жена все, все умерло для меня. Но и раньше, - думал он, - я устроил свою жизнь так, что и лес, и небо, и девушки, которых я встречал, задумчивые девушки, все было как бы не для меня. Но я мог ходить, я мог трогать, а теперь я только чайник возле жены, чайник и забава для гостей. Как это досадно".
Дни и ночи шли бессонные. Петр Иванович не умел спать. Он видел, как спала жена, одинокая, на широкой кровати, как она стонала и шептала ночным шепотом: "Петя, ну милый, ну подвинься, ну поцелуй меня". И в эти минуты Петру Ивановичу хотелось плакать.
Однажды Зина пришла с Петуховым. У Петухова было странное, возбужденное лицо, и он все говорил:
– Зина Никлавна.
– А? Что?
– рассеянно спрашивала Зина.
– Зина Никлавна, - говорил Петухов.
И Петр Иванович обратил внимание на его глаза, лихорадочные и нежные, и на то, как он смотрел на Зину.
– Зина Никлавна, какая вы!
– А? Что?
– рассеянно спрашивала Зина.
– Какая вы! Ну, словом...
И Петру Ивановичу было даже смешно: ну и дурак. Уж не влюбился ли он? Какой дурак. Еще вчера ухаживал за Ольгой.
И каждый день стал приходить Петухов. Иногда он приносил цветы. И все говорил:
– Зина Никлавна, какая вы.
– Какая?
– спрашивала Зина.
– Ну, такая. Вы сами знаете, какая.
– Ах, оставьте.
Но однажды Петухов пришел в новом костюме, торжественный и без цветов.
– Зина Никлавна, - сказал он.
– Я хочу вам сказать несколько слов.
– Ну?
– Видите ли. Ну, вы сами понимаете: у вас комната двадцать метров и кухня - и у меня комната тридцать метров и телефон. Мы можем выменять отдельную квартирку, конечно с приплатой. У вас шкаф - и у меня шкаф. Но я думаю, что нам надо будет мебель свою продать и поискать красного дерева.
И Петр Иванович, который стоял на подоконнике и слышал все это, чуть не умер со смеху: "Ну и дурак, боже мой, какой дурак. И как он смешно объясняется в любви: "У меня шкаф - и у вас шкаф".
Но они не слышали его смеха.
Зина сказала:
– Как вам не стыдно, Петухов. Ведь у меня же каких-нибудь шесть дней тому назад умер муж. Вы же сами должны понимать.
– Что вы сказали?
– спросил Петухов.
– У меня шесть дней тому назад умер муж.
– Как это он умер?
– усмехнулся Петухов.
– И как это мы не видели, как он умер? И где, спрашивается, его могилка? Уж очень незаметно он умер.
– Вы же сами знаете, не говорите... Замолчите. Прошу вас.
– Нет. Я не могу замолчать. Вчера я его видел, вашего покойника.
Тут Петр Иванович прислушался, удивленный и даже испуганный.
– Вчера я его видел, вашего покойника, в трамвае номер семь, возле Сенной, и с бабой. Да, с бабой. И он даже мне подмигнул, ваш покойничек. Адреса, правда, не сказал, хотя я его и спросил. А баба, что была с ним, спрашивала про вас, очень ли вы расстраивались. Так что не расстраивайтесь, Зина Никлавна. Вот что я вам хотел сказать. Не надо расстраиваться.
Зина упала в кресло и заплакала. А Петр Иванович, бессильный, на подоконнике закричал:
– Он врет! Он врет! Я здесь! Я здесь!
Но, разумеется, его никто не слушал, потому что его не было слышно.
Дальше все произошло как в страшном сне. Петухов принес свои вещи, самые необходимые. И Зина смотрела на это, словно так и должно быть. Потом Петухов стал бриться и, подняв Петра Ивановича, унес его на кухню и сам потом включил штепсель, чтобы вскипятить воды. И Петр Иванович смотрел с подоконника, как он брил свое длинное глупое лицо.