1999 год. В той же деревне Ш. Мне сказали:

– Один новый русский ездит к нам - теща у него здесь. Вот и отремонтировал в прошлом году дорогу!

* * *

Десять лет тому назад я сидела за столом и раскладывала по кучкам зарплату мужа: это за квартиру, это за свет, за газ, вот еще - вернуть долг... А в гостях был Женя Филенко. Он сказал: "Спорим, что не пройдет и десяти лет, как Нина будет тыкать неверным пальцем в компьютер и так рассчитывать свой бюджет". Прошло десять лет, но Нина все так же по кучкам раскладывает зарплату мужа: вот это за телефон, это - вернуть долг... В чем же здесь метаморфозы? А в том, что Женя Филенко уже давно к нам не ходит! А жаль...

* * *

Когда я выходила замуж, в моде были такие свадебные тосты:

– Экзюпери писал: "Любить - это не значит смотреть друг на друга, это значит - смотреть в одном направлении" (понимай - в светлое будущее).

Потом, во время перестройки, когда все хотели социализма с человеческим лицом, я на одной свадьбе слышала такой тост:

– Любить - это не значит смотреть в одном направлении, а значит смотреть друг на друга! Ценить друг друга, личность каждого уникальна!

Наконец настала эпоха рынка. На серебряной свадьбе нам сказали:

– Любить - это значит и смотреть друг на друга, и в одном направлении, и на деньги тоже посматривать!..

* * *

Сосед по квартире засорил туалет. Я ему сказала: "Больше так не делай, прошу тебя!". А он в драку! Кричит:

– Я тебе живот распорю! Я тебя сгною! Вы все у меня будете ноги целовать!

– Вот все твои мечты: чтоб ты животы распарывал, а у тебя ноги целовали! Боже мой! (вызываю милицию).

Но милиция не приехала. А муж был на сторожевой ночной работе. Я лежала и читала. Набрела на слова Славы Курицына о Тютчеве: "Как будто не было страшной жизни, не выл ночной пронизывающий ветер...". Вот-вот! Моя страшная жизнь, и ветер, и вода с потолка... И стало легче (слово исцеляет).

* * *

Муж Слава учил дочерей ивриту, но они плохо успевали в этом.

– Хотите выйти замуж за евреев, а не учите иврит!

– Мы будем, будем!

– А я буду к вам в Израиль приезжать. Скажу: "Что-то я давно не лупил своих еврейских внуков!".

Прошло пять лет. Он выучил арабский. Возил девочек на уроки (он преподавал арабам русский язык в Фарминституте). Арабы полюбили моих девочек, водили их в театр, кормили конфетами.

Слава: "Ладно, выходите уж за арабов. А я буду к вам приезжать, скажу, что давно я не лупил своих арабских внуков". (Ему бы - на самом деле - лишь приезжать туда, где можно тренировать свое знание языка.)

* * *

Один мой знакомый изобрел прибор (лазерный), который продлевал жизнь раковым больным. Он его возил по пермским больницам и продавал.

– И каждый раз на моем пути встает еврей - старается обмануть!

Мы с антисемитами не поддерживаем, конечно, никаких отношений. Порвали и с этим. Прошло лет семь. Встречаю его в автобусе. Жалуется:

– Вот твой муж выучил всех пермских евреев ивриту, они и уехали! А русские на их месте знаешь какие - они не хотят вообще покупать мой прибор! Мол, зачем продлевать жизнь больным... Евреи-то понимали, что надо, они просто платили мало... А теперь я вообще без прибыли.

* * *

Наш "Роман воспитания" не вышел - в "Новом мире" он очень сокращен. Я стала говорить дома: вот, Наташа просила у меня прощения, я не простила ее... испугалась, что она снова будет к нам ходить, доводить меня. А теперь роман-то не идет. Пока я не прощу ее. (На самом деле я давно простила, но надо ей сказать.)

И вот мылась у Люды Чудиновой. Давление подскочило, назад еле иду. Весна, гололед, едва я держусь на ногах. Читаю вслух Бродского. Меня Бедиков научил: если читать стихи, то время незаметно проходит (он так Каму переплывает: то под Бродского, то под Рубцова - единственный, может, случай, когда эти два поэта сошлись...).

А пермский весенний гололед особенный: лед внизу, а сверху, поверх льда - жидкая грязь. Мне Марина Абашева рассказывала, как иностранцы прилетели в Пермь и уже в аэропорту ее спросили: "Это что внизу?".

– А что?

– Коричневое что?

– Грязь.

Так и иду-плыву. У одного пермского поэта Кама - темнолицая. И я тоже, значит, переплываю другую темнолицую "Каму" - улицу Куйбышева. Наконец к дому подхожу. Лежит на льду женщина пьяная. У стены дома. Я мимо. Сил нет поднять. Но стыдно - замерзнет, ночь уже наступает! Я вернулась и стала ее поднимать. А поднять не могу. Наконец она сама закорячилась, встала на четвереньки, и я дернула ее - подняла! Ура!

– Спа-сси-ба... еще доведите меня вон до того дома (соседнего).

А это значит, еще одну темнолицую "Каму" переплыть - улицу "Комсомольский проспект"! Но у меня сил нет. Но уж как-нибудь, Ниночка!

– Со мной еще две ссо-бач-ки.

Крикнули собачек. Пошли. И дошли до дверей ее дома. Она мне вдруг интеллигентным таким голосом говорит:

– Может, Господь вас наградит за меня!

Думаю: надо же, пьяница, а говорит точно, как я, когда кто-то мне поможет... Повернулась: прямо на меня по тротуару едет иномарка. Остановилась. И из нее выходит... моя Наташа! Без шапки, в модной дубленке, которая словно балет такой танцует вокруг ног. Я сразу радостно: - Наташа!