Михаил Грешнов
Маша
– Борис! Да проснись ты, слышишь?
Спальный мешок заерзал на пихтовой подстилке, растянулся, как гигантский кокон.
– Ни одной собаки!
– Тряс Василий товарища.
– Все исчезли...
Кокон опять зашевелился, показалась голова Бориса, заспанные глаза-щелочки.
– А мне снилось... море, - сказал он.
– Такое синее...
– Ни одной!..
– волновался Василий.
– Как ветром унесло!
– Куда?
– спросил Борис.
– Знал бы - не спрашивал!..
Борис сел, извлек откуда-то шапку, нахлобучил на голову: мороз двадцатиградусный.
– Сбежали?
– спросил он, безразлично позевывая.
– А море, ух, синее! Потянулся так, что затрещали суставы.
Василий выругался с досады:
– Ты придешь в себя или нет?
Утро разгоралось в туманах. Розовый свет ложился на гладь заснеженной реки, трогал дальние вершины холмов и терялся над горизонтом в пучине уходящей ночи. Река поворачивала к северу, круглилась излучиной, раздвигала тайгу. Все было чистым, белым; странно чернели на белизне двое нарт, пепел костра. И кругом - ни звука.
Это подействовало на Бориса больше, чем слова и толчки Василия. Вскочив на ноги, он закричал:
– Рустан, Рустан! Салка!
Крик понесся над рекой, слабо отдался от обрывов берега.
– Куда же они девались?..
– Борис оглядывался по сторонам.
Отпечатки собачьих лап, покружив у костра, устремлялись к берегу, к излучине. Борис и Василий бросились по следу.
Это была неплохая разминка, вроде зарядки. И мороз подхлестывал подходяще. Но главное - почему и как далеко ушли собаки?
Запыхавшись, друзья обогнули мыс, круто вдавшийся в реку, и остановились. Стая была здесь.
Накануне вечером Борис и Василий взорвали на берегу сползший откос. Тут же хотели остаться на ночь, чтобы с утра приступить к пробам, но глыба нависла так угрожающе, что друзья сочли за благо удалиться и найти для ночлега более удобное место. И сделали правильно: глыба отвалилась и на высоте четырех-пяти метров открыла узкую щель. Собаки ныряли в щель и появлялись оттуда с добычей. Здесь же, между камней, пожирали куски. Увидя Бориса и Василия, подхалимски завертели хвостами: мы-де никуда не бежали, все здесь и, в общем, не плохо позавтракали.
– Рустан! Салка!
– позвал Борис.
– Ко мне!
Вожаки отделились, пошли; за ними потянулись другие, зализывая окровавленные пасти.
– Что вы нашли? Какую мерзость?
– с отвращением спрашивал Борис.
Сытые звери повизгивали, чувствуя, что в голосе людей нет угрозы, делали попытки потереться мордами об унты Бориса и Василия.
Те отступили: собачьи пасти были в крови до самых глаз, облеплены бурой шерстью; кругом валялись куски кожи, спутанные мотки желтой, с чернотой, гривы.
Одолевая брезгливость, Василий нагнулся над изгрызенным куском:
– Борис!..
Тот осматривал клочок кожи, и, когда поднял глаза, в них было удивление и вопрос:
– Не пойму.
– Это непостижимо, Борис. Мамонт!..
Оба, как по команде, подняли взгляд к зияющей щели. Остроухая лайка пробиралась туда, воровато оглядываясь.
– Румка!
– заорал Борис.
– Куш!
Собака повернула прочь, остальные шарахнулись от людей в стороны.
Пока Борис отгонял собак, Василий карабкался по камням к отверстию. Товарищ догнал его у самой дыры, и то, что предстало взорам друзей, потрясло обоих до оторопи.
В черной пустоте вырисовывался бок громадного животного. Бурая шерсть висела клочьями, как омертвевшая кедровая хвоя. Часть кожи и мяса была сгрызена, виднелось обглоданное ребро... В глубине угадывались очертания еще большего зверя. Но внимание друзей было приковано к ране: из нее невероятно!
– крупными, как горошины, каплями сочилась густая кровь!
– Ехать надо сейчас же, - говорит Борис, стряхивая с одежды снег. Немедленно!
Побывав в пещере, они еще не могли прийти в себя. Перед глазами полутьма, и в ней, как гора, зверь, привалившийся боком к скале, с опущенным хоботом и закрытыми глазами. Это кажется, что он прислонился к скале, - ребята все осмотрели. Животное стоит, опершись на четыре ноги, толстых, как стволы двадцатилетних сосен, хобот развернут, глаза закрыты. Кажется, что животное дремлет, может вдруг свернуть и развернуть хобот. Туша не тронута. Первому, попавшему собакам на завтрак, не повезло: мясо и шкура на левом боку у него содраны. Второй исполин - как живой, подойти к нему жутко. Мертвый? Замороженный... Под пальцами ощущалась грубость и в то же время эластичность кожи, холодной, как лед, но не мерзлой, - она подавалась под пальцами, хотя, прикасаясь, каждый чувствовал мурашки, бежавшие по спине... И не потому, что в пещере холодно. Гораздо теплей, чем снаружи: воздух, проникая сквозь отверстие, оседал на полу легким прозрачным снежком.
Прежде всего надо было закрыть дыру. Животное сохранилось в постоянной температуре. Отверстие заделали парусиной, завалили снегом.
– Случай необычайный!
– Василий согласен с Борисом.
– Надо ехать немедля.
– До Среднеколымска пять дней пути. Возьми обе упряжки, езжай, Вася, поднимай всех!
Завтрак друзья завершают молча, каждый обдумывает свое.
Так же молча запрягают в нарты упряжки - одну за другой. Нарты Василий берет одни. Грузит корм для собак, продукты - ничего лишнего, - и через минуту видна лишь черная точка в вихревом снежном облаке.