Грешнов Михаил Николаевич
ПРОРЫВ
Никто ничего не знал. Машину делали, и Машину сделали. Что будет потом - поди-ка предусмотри...
Идею выдал аспирант Стась (впоследствии он отказался от идеи и от Машины в пользу НИИ). Душой проекта был неутомимый наш кормчий профессор Аполлинарий Павлович. Непосредственные исполнители - мы: НИИ, тридцать два человека.
Сомневающихся среди нас не было. Слишком много говорено о Машине, чтобы ее не сделать. Ее пора было сделать. Ее обязательно кто-то бы сделал. Почему не Стась?..
И вот воплощение наших стараний - шар, покрытый синим блестящим лаком, четыре метра в диаметре. Все в нем стремительно и масштабно, от названияМашина Времени - до открытого люка: входите! Все готово к полету в неведомое. Внутри шара гудит и потрескивает, как в топке локомотива. Что там сгораетвремя?.. По коже бегут мурашки.
– Друзья!
– Аполлинарий Павлович поднимает руки.
– В путь!
У раскрытой двери путешественники: Стась и два ассистента. Провожающие - сотрудники института. Никаких родственников! Все на работе: лаборантки в халатах, - ребята в комбинезонах.
Машину вывезли в поле, в котловину среди холмов.
Холмы древние, земля тоже под ними древняя - так говорили геологи, - платформа, не подвергавшаяся поднятиям и опусканиям миллиард лет. Это было очень важно там - чтобы Машина не попала в море или в горные складки.
В центре котловины болотце, поросшее камышом и осокой. На берегу - проселок. Кран и большегрузную площадку тотчас отправили в город. Остались машины сотрудников института - одна за другой вдоль проселка.
– Друзья!..
– Голос Аполлинария Павловича звучит растроганно.
Стась пожимает руки всем по очереди. Его помощники - Ярцев, Батищев - тоже.
– До скорого, - говорим мы.
– Ни пуха, ни пера...
– Каждый немножко смущен, говорит то, что говорят в аэропорту, на вокзале.
Путешественники захлопывают за собой люк.
Шар изолирован от внешней среды, как будет изолирован в полете от времени. Только гул, передающийся теперь через почву, будоражит наши сердца.
Было ли это опасно? Вдруг произойдет взрыв, смерч? Об этом не думаем. Верим в идею, в Машину.
Стоим напротив закрывшегося люка, смотрим на шар. Светит солнце, синеет небо. Ветер несет в руке двух бабочек. В небе жаворонки. И все. Это запоминается до мельчайших деталей: бабочки опустились на одуванчик, он дрогнул и наклонился...
– Двадцать секунд, - говорит Аполлинарий Павлович - часы его сверены с часами Стася.
Бабочки вспорхнули - одуванчик распрямился.
– Пятнадцать секунд.
Все смотрят на шар.
– Пять...
Чего мы ждем? Шар исчезнет? Так должно быть по теории.
– Ноль!
– говорит Аполлинарий Павлович.
Шар исчезает. Все - согласно с теорией.
Однако... Мы не ждали того, что произошло. Шар исчез, но появилась дыра. Темная дыра, четыре метра в диаметре! Мы стоим, как стояли, в полукружок и смотрим в дыру. Там темень. Абсолютно темно, как в печной трубе.
– Ox!..
– говорит Вера Гладких, отступает назад. Дыра не исчезает. Не дыра - туннель, мы стоим у входа. Вряд ли у кого есть желание войти в туннель. Все заняты мыслью: что это? Но раздумывать некогда. Буквально через мгновенье после "ох!.." Веры в туннеле показалась вода. Сначала маленькой струйкой, потом ручьем, потоком. Нашла себе путь - по склону холма в болото.
– Спокойно, спокойно!..
– Аполлинарий Павлович, схватив бородку в кулак, созерцает поток.
– Любопытнейшее явление, говорит он.
– Удивительно любопытно!
Что любопытно - то да. Но откуда поток? Откуда туннель? И что может появиться с водой?
Ответ не замешкался. В потоке барахталось что-то живое.
– Рыба!
– Ящерица!
Ничего подобного! Вместе с грязью выброшен зверь, со скользким хвостом, ребристой спиной и головой змеи.
– Назад!
– предостерегающе кричит кто-то.
Вовремя. Из трубы пошло неведомое зверье: панцири, зубастые пасти, лапы с когтями - все вперемешку, - и, только выскочив из туннеля, распадается, расползается. Под напором воды тут же смывается вниз, в болото.
– Боже мой!
– Аполлинарий Павлович, стоящий к трубе ближе всех - остальные, отступая, лезут по холму, - приплясывает на месте.
– Боже мой!
– кричит он, и каждый его возглас становится на ноту выше, словно профессора накачивают возбуждением.
– Это же Юра, Юра!..