Шрифт:
– Неужели?
– Эх, сынок! Шутка ли? Расходы-то какие...
– Лучше уступи, отец, нимало не смущаясь и продолжая дымить папиросой, посоветовал Рашид.
– Так или иначе, раскошелиться придется.
– А курсы, а восемь часов? Все это тоже надо принять? Ведь это ведет к нашему разорению и гибели!
– Иди на все, отец. Иди на все, что бы ни предлагал Мешади. Пойми, что не сегодня-завтра уступить все равно придется. Тебе ли устоять против натиска рабочих, когда не устояли такие зубры, как Нобель, Манташев и другие? А Тагиев, рабочие которого бастовали в прошлом году? Ведь Тагиев вилял-вилял и так и сяк, а пойти на попятный ему все-таки пришлось!
До этой поры Рахимбек не слышал от сына подобных речей. "Ему ли разбираться в этих делах? Не иначе, как эти слова вложил ему в уста Мешадибек". Рахимбека привела в ужас та спокойная уверенность, с которой говорил Рашид. Неужели времена так изменились, что ему не удастся уговорить рабочих, и они не войдут в ворота завода, пока не будут удовлетворены их требования?
Чтобы не расстроиться вконец, Рахимбек переменил тему разговора.
– Так-так, сынок...
– задумчиво постучал он пальцами по крышке стола. Ну, а когда твой двоюродный брат пойдет сватать тебе девушку?
Веки Рашида дрогнули. Резким движением он поднял голову и с укором посмотрел на отца.
Рахимбек сейчас же изменил тон.
– Ладно, ладно, не сердись. Я ведь не сказал еще ничего такого...
Он ждал, когда об этой армянке заговорит сам Рашид. Но Рашид сказал:
– Если ты, отец, позвал меня только за этим, то лучше уж не задерживай. Меня приятели ждут...
Рахимбек даже поморщился от отвращения. Ох, он хорошо знал, каких, приятелей имел в виду Рашид! Но заговорил он умоляюще:
– Рашид, сыночек мой, день и ночь твоя мать проливает слезы. Пожалей хоть ее. Что ни час - новое горе. А эти приятели только развращают тебя. Ты куролесишь с ними по ресторанам, пропадаешь до зари в казино, пьешь вино, а счета присылают мне. Этак недолго прокутить и последнее, что у нас есть.
Во время разговора с отцом Рашид старался казаться внешне спокойным. Но это спокойствие давалось ему не легко. Он хорошо знал отца и отлично понимал все намеки, вопросы и замечания отца о Мешадибеке и его посредничестве между ним и Сусанной.
В это время с улицы донеслось:
– Рашид, выходи. Ну сколько же нам ждать тебя?
Этого Рахимбек не мог стерпеть. Он зашипел от ярости и шагнул к окну. Однако сын загородил ему дорогу и не дал старику разразиться бранью.
– Отец, если ты скажешь моим друзьям хоть одно обидное слово, тогда пеняй на себя!
Рахимбек всплеснул руками.
– Умоляю тебя, сынок, пожалей меня! Пожалей своею старого отца. Оставь ты, ради аллаха, компанию этих бездельников!
Пропасть, разделявшая отца и сына, была слишком глубокой. Трудно было предположить, что когда-либо воцарится мир в этой семье.
– Рашид, мы уходим! Будем там же, где вчера. Приходи, ждем!
– донесся тот же голос с улицы.
– Так...
– сквозь зубы наконец прошипел старик.- А что это за армянка? Что это за неверная мерзкая тварь, которая околдовала тебя?
– Отец!
– Рашид так заорал, что вбежала мать, подслушивавшая разговор из соседней комнаты.
– Опомнись, сынок!
– закричала она дрожащим голосом.
– Опомнись, прошу тебя. Не срами нас на весь город! Открыты окна...
– Он не смеет называть тварью порядочную девушку, проговорил сын, показывая на отца.
– Не смеет! Но отец перебил его:
– Не ты ли будешь меня учить, как говорить со своим сыном? После подобной дерзости мне остается только сбрить усы и надеть на голову женский платок.
– Рахимбек дернул себя за отвисшие концы усов.
– Кто я тебе, отец или дворняжка, которая тявкает у твоих ног?
Казалось, что Рахимбек вот-вот зарыдает от обиды.
А Рашид снова закричал:
– Что тебе, в конце концов, от меня надо? Мало ли ты измывался когда-то над Мешади и вдовой своего родного брата? Мало ли ты мучил своих конторщиков и рабочих? Теперь ты на меня взъелся? Нет, этого я не потерплю! Никогда не потерплю. Я буду подлейшим человеком в мире, если еще когда-нибудь ступлю ногой сюда, в этот дом!
– Рашид выпалил это одним духом и, хлопнув дверью, выбежал из комнаты.
Глава девятая
Зажав между колен натянутый на колодку мужской ботинок, дядя Айказ вытачивал рант. В душной сапожной мастерской, кроме него, никого не было. С обросшего жесткой щетиной лица старика струился обильный пот.
Задняя дверь мастерской вела в квартиру, где жила семья сапожника. "Доченька, принеси стакан холодной воды!" - не отрываясь от работы и даже не оборачиваясь к двери, бывало скажет негромко Айказ и через минуту утолит жажду.
Айказ вставал рано. Дворник только начинал подметать и поливать улицу, а сапожник уже отпирал свою мастерскую и садился за работу, опустив предварительно над окнами брезентовый тент, которым защищался от знойных лучей солнца.