– Однажды мне открылось здесь нечто удивительное, - сказал я. Мы остановились в дверях, и я подождал, пока слова мои отзвучали. Меня всякий раз поражает, что, даже если приглушить голос, звуки его легким дрожанием отдаются в стенах. "Удивительное" - как раз одно из тех слов, которые отзываются в церкви трепетным эхом.

– Что же вам открылось удивительного?
– спросил он.

Он не музыкален, подумал я. А вслух сказал:

– Мне удивительно, что Томик уродился таким веселым. Ведь когда все это стряслось, Аннемари носила его под сердцем.

Он хмыкнул и тотчас же отошел от дверей.

Вот как, тебе это не понравилось!
– подумал я. Что ж, парень ты симпатичный. Но хочешь не хочешь, а пришлось напустить на тебя здешних духов.

– До чего красиво и просто!
– сказал он.
– Это исконно романские окна?

– Нет, романские - те, что смотрят на север. Они маленькие, прорезаны высоко. В те времена предпочитали темные храмы. В них скорее преисполняешься благоговейным чувством.

– Вполне возможно, - согласился он.
– Как бы то ни было, этот строгий храм мне нравится.

– А я-то полагал, люди вашей профессии не очень жалуют старину.

– Ну почему же? Многие современные сооружения ведут свою родословную от такой вот постройки, как эта. Но вы упомянули перед этим о религиозном чувстве. Мне непонятно, почему о религиозном чувстве говорят так часто. Как будто оно есть у всех. Мне лично оно незнакомо.

– Если не ошибаюсь, я сказал "благоговейное", а не "религиозное", возразил я.
– А не кажется ли вам, что религиозные настроения в наше время очень распространены? Социальные доктрины воспринимаются как божественное откровение, люди поклоняются богам политики и техники, богам науки, кинобогам.

– Я слышал, в ваши обязанности входит также отправлять здесь богослужения, когда не может приехать пастор. Скажите мне... нет, это бестактно!

– Спрашивайте, не бойтесь!

– Вы веруете?

– Разумеется.

– Понятно, - протянул он.

Мы помолчали минуту-другую. Мне почудилось вдруг, будто в этой померкшей церкви загнанно бьется пульс. Ду-ду, ду-ду, ду-ду.

И вот пришла я в церковь,

пришла - стою молчком.

Пришла - стою, пришла - стою,

пришла - стою, пришла...

– Надо посмотреть голову, пока не стемнело, - сказал я.

Вообще-то я намеренно выжидал темноты. Я заметил, под сумрачными сводами ему не по себе. Иначе бы он никогда не спросил, верую ли я. Он задал этот вопрос, чтобы оборониться от некоей враждебной силы, подкрадывающейся к нему из мрака.

– К сожалению, - сказал я, - романские фрески в алтаре рассмотреть не удастся. Они сильно пострадали от морских туманов. Ну а голова - вот она!

Грубо вырубленная из камня, голова эта посажена внутри алтаря. Формой она напоминает тюленью. Круглые глазницы, округлый оскал.

– Интересно, - сказал он, - что бы это могло быть?

– Подойдите сюда, к перегородке. Вглядитесь.

– Смерть?

– Ее могут лицезреть лишь пастор с причетником, - сказал я.
– Придут и тут же видят ее, самую ревностную свою прихожанку.

Насколько я мог заметить, каменная голова вкупе с сырыми сумерками произвела на молодого человека сильное впечатление.

– Я хотел поупражняться на органе перед завтрашней службой, - сказал я, - но это необязательно. У вас нет желания завернуть ко мне? Вы, наверное, проголодались, у меня что-нибудь да найдется.

– Большое спасибо, - ответил он, - только я уже приглашен... к смотрителю маяка.

– Тогда, может быть, завтра во второй половине дня? Вам было бы небезынтересно кое на что взглянуть.

– Спасибо, я с удовольствием.

И тут я расставил ему ловушку. Я сказал:

– Я не увижусь сегодня ни с лавочником, ни с его женой. Передайте Аннемари, что к обеду завтра я быть не смогу.

Он обещал. Невелика же была моя хитрость! Значит, она тоже пойдет к смотрителю. Или - ни он, ни она не пойдут. Но так или иначе встретятся. Само собой. Расставлять ловушку было нелепо. Я и так знал все наперед.

Он был уже у дверей оружейной*, но на пороге остановился. И сказал - с горечью, с яростью даже:

* Иначе - притвор, передняя. Название это восходит к стародавним, не столь мирным, временам: переступая порог храма, ратные люди оставляли здесь свое оружие.

– Вы можете объяснить мне, в чем дело? Как ему удавалось удерживать ее все эти годы?

– Кому - ему?
– Нет, парень явно не лишен темперамента.

– Странная это история!
– сказал он с сердцем. Из темноты проступило его лицо - бледный медальон на фоне черной двери.
– Я имею в виду Аннемари и всю эту историю с Олуфом. Ее мать рассказала мне. Она очень откровенна, фру Хёст.