— Давайте по лампадке, на свежем воздухе, — предложил Лапин и вышел в комнату.

— Как он тебе? — спросил Анохин.

— Не пойму.

— Знаешь, Борька один из немногих, кто искренне расстроился, когда тебя загребли. Говорил всегда о тебе только хорошее.

— Ну и слава богу, что он пришел, — ответил Ельцов.

Появился Борька с бутылкой коньяка и тремя рюмками. Поставил все на маленький столик на балконе, словно из рукава, вынул куски буженины.

— Давайте, ребята, за счастье.

Они выпили, закусили солоноватой бужениной.

— Как жить думаешь, узник замка Иф?

— Хорошо, Боря, теперь очень хорошо.

— Не все пришли, не все, — Лапин вновь разлил коньяк, — раньше у тебя от знаменитостей не продохнуть было. И где же они? Как ты думаешь?

— А я, Боря, чтобы не думать о них плохо, вообще о них не думаю.

— Весьма афористично, — засмеялся Лапин и поднял рюмку.

Они опять выпили.

— А как с работой? — доедая буженину, спросил Лапин.

— Вот чего не знаю, того не знаю. Сначала надо с пропиской решить, а уж после о службе государевой печься душой, — усмехнулся Ельцов.

— У меня есть шанс помочь тебе, — значительно изрек Лапин.

— Это каким образом? — вмешался Анохин.

— Ребята, я когда-нибудь трепался зря? — спросил Лапин.

— Да что-то не помню, — честно признался Анохин.

— То-то. Я тут, правда, ни фамилий, ни лавки пока называть не буду. Так вот, с главным я перекинулся парой слов. Он мне обязан сильно. Газетка формата многотиражки, но, как ни странно, гонорар платят.

— Ну и что сказал главный? — продолжал допрос Анохин.

— А сказал он вот что. Может он Юрку взять. На должность учетчика писем, а на самом деле он будет спецкором.

— Значит, опять под псевдонимом прятаться? — Ельцов щелчком отправил сигарету в темноту.

— А это как договоришься.

— Спасибо, Боря.

— Да что ты, Юрка.

— А он знает, что я судим и из партии исключен?

— Он все знает.

— Уж больно смелый мужик. — Ельцов снова закурил.

— Жди звонка.

На балкон вышла Женька.

— Юра, Игорь, Боря, вы зачем нас бросили? К столу, мальчики, к столу.

Разошлись ближе к полуночи.

Юра и Игорь Дмитриевич убирали со стола, мыли посуду.

— Ты иди, отдохни, — сказал дядька. Он был в фартуке, посуду мыл стремительно и аккуратно. — Иди, я один справлюсь.

Юра пошел в комнату, начал раздеваться.

Зазвонил телефон.

— Да.

В мембране слышался непонятный шум и треск. Он положил трубку. И вдруг Ельцов подумал, что, возможно, сигнал этот был послан сюда много лет назад. Может быть, номер набрала его первая, уже забытая любовь. Сигнал запутался среди проводов, сопротивлений и конденсаторов и много лет пробивался сквозь пульты АТС и, наконец, добрался до цели. Он даже представил себе зрительно этот заблудившийся импульс. И ему почему-то стало спокойно и радостно, и сон пришел невесомый и звенящий, как в детстве.

— Не хочу домой, — капризно сказала Женька, садясь в машину. — Поехали в Архангельское.

— Я же поддатый, — попробовал воззвать к ее разуму Игорь.

— Ну и что? Кто тебя остановит? Ты же любимец московской милиции. Удостоверение с собой?

— Конечно.

— Тогда едем. Что у нас с деньгами? — деловито осведомилась Женька.

— С деньгами нормально.

— Тем более. Погулять хочется. Толик споет нам.

— Ну что делать! Я же слабый мужик. — Анохин повернул ключ зажигания.

Ночное Архангельское. Вернее, ресторан «Архангельское». Место, привлекавшее всю гуляющую Москву. Ночью, когда закрывались рестораны, «Архангельское» тоже закрывало двери. Открывали их только для своих. Богатых и знаменитых и, конечно, для иностранцев, потому что только ради них и был устроен этот полулегальный кабак.

Здесь разбросал свои силки КГБ, здесь были специальные столы, толкались дамы, приятные во всех отношениях, здесь подводили их к иностранцам. Это была тайная, закрытая от всех жизнь. Но для ее существования ресторан открывал свои двери для светской московской публики. Дочери и сыновья, зятья и невестки секретарей ЦК и членов Политбюро… Даже сама Галина Брежнева приезжала сюда со своей свитой. Веселое это было место. Остров развлечений в аскетической Москве.

Игорь вел машину аккуратно, до ресторана доехали без происшествий. Швейцар узнал их и немедленно пропустил.

С порога они услышали голос Толика, он пел пастернаковское «Мело, мело по всей земле…». Мэтр, старинный приятель Игоря, повел их к столику на две персоны у стеклянной стены. И Толик их увидел и помахал рукой. Народу было не так много, половину зала, как всегда, занимали иностранцы.

Официант принес шампанское и холодные закуски. В самом углу мэтр руководил сервировкой большого, человек на двадцать, стола.