Кража эта показалась Ельцову странной. Вор проник в квартиру, открыв входную дверь, все три сложных замка. Эксперты, изучившие их, не нашли никаких видимых повреждений и царапин. Значит, дверь открывали «родными» ключами. Вор шел явно по наводке. Он точно знал, где лежат драгоценности. Секретер красного дерева — там балерина хранила свои бриллианты, кстати огромной цены, особенно диадема, подаренная ей президентом Франции, — также был открыт ключом. Никаких повреждений на полированной поверхности секретера обнаружено не было. Вор взял драгоценности, шубу из чернобурых лис, норковый палантин и соболью накидку.

Балерина отдала сыщикам несколько фотографий, на которых четко были видны некоторые украшения. Все обстоятельства указывали на человека, близкого к семье балерины. Ельцов приказал операм трясти всех знакомых артистки, а сам решил заняться отработкой мехового следа.

И тут ему пошла масть. Вечером, в шестом часу, позвонил Семен Аркадьевич Ревзон, директор комиссионки на Сретенке.

— Игорь Дмитриевич, знаю всю сложность вашей работы, загруженность, но лучше бы вы подъехали ко мне.

— А вы намекните, Семен Аркадьевич, о чем разговор пойдет. Скажите эзоповым языком.

— О зверушках посоветоваться с вами хочу, о небольших таких, в вольерах они сидят.

— О чернобурках?

— Именно, — обрадовался Ревзон.

— Еду.

Семен Аркадьевич Ревзон два года назад попал в беду. На него попер вернувшийся из Дорлага гопстопник Борька Чумаков по кличке «Чума». Из приблатненных сретенских пацанов он сколотил шайку, и они начали запугивать торгашей, беря с них дань.

Директор комиссионки, по прикидкам Борьки, был, конечно, миллионером, поэтому шпана объявила ему сумму в пятьдесят тысяч, иначе пообещали переломать ноги, а дачу сжечь.

Вот с этой бедой и прибежал Ревзон к Ельцову, с которым пару раз встречался в квартире смешной инженю из Детского театра. Майор выслушал перепуганного коммерсанта и поехал к Чуме, которого по роду службы знал как облупленного.

Дверь в квартиру гражданина Чумакова была открыта, Борька сидел на кухне, ел селедку с картошкой и запивал пивом. Ельцов явился ему, словно тень отца Гамлета из бессмертного творения Шекспира. Майор вошел в кухню, схватил Чумакова за волосы и пригнув голову, поводил лицом по тарелке с селедкой, потом скрутил ему ухо и вывел во двор, где собралась вся его кодла, и при всех набил ему рожу.

Уходя сказал:

— Если еще раз услышу о ваших художествах, всем ноги переломаю, а потом посажу.

Потом он узнал, что Чумаков от позора уехал в Калинин к сестре, а его приблатненная братва рассыпалась. Ревзон с той поры считал Ельцова своим спасителем и всячески старался угодить ему.

Семен Аркадьевич ждал его у входа в магазин. Он привел опасного гостя в свой кабинет, открыл шкаф и вытащил чернобурую шубу.

— Вот, Игорь Дмитриевич, продал мне ее один человек за полцены. Вещь хорошая, я взял, подумал, поставлю ее на комиссию, продам, наживу немного.

— Это сколько же «немного» получится, Семен Аркадьевич?

— Тысячи две, может, три.

— Так почему не стал продавать?

— Из-за подкладки.

— А что в ней особенного?

— В самом неприметном месте есть монограмма.

— А ну-ка покажите.

Ревзон расстелил шубу на столе, распахнул ее и чуть вывернул рукав. Две вытертые от времени, вышитые золотом буквы — Е и Г — отчетливо просматривались на подкладке.

— Шубка-то краденая, Семен Аркадьевич, придется мне ее изъять.

— Я как чувствовал, как чувствовал, поэтому сразу деньги не отдал и вам позвонил.

— Когда вы должны передать деньги?

— Сегодня в семь у Бороды.

— В ресторане ВТО?

— Именно так.

— Кому?

— Павлу Сергеевичу Веретенникову, бывает там такой театральный деятель.

— А вы часто бываете в этом ресторане?

— Завсегдатай, — с гордостью ответил Ревзон.

— Давно ли там этот Веретенников появился?

— Да больше года. Его все знают, человек он широкий. Любовница у него актриса Мелентьева.