— Юрий Петрович, — Сергей Сергеевич достал коричневую с выдавленным рисунком пачку «Филип Морис», — прошу.

Ельцов взял, сразу же Николай Владимирович щелкнул золотым «Ронсоном». Ельцов ни минуты не сомневался, что зажигалка была сработана из благородного металла.

— Юрий Петрович, — продолжил его собеседник, — в разговоре с заместителем главного редактора «Литературной газеты» вы сказали, что, кроме магнитофонной записи и шести страниц текста, некто передал вам записную книжку, старинную, с коваными застежками и с шифрованными записями.

Как же он мог забыть о книжке, которую отдал дядьке! Но одно он помнил точно: разговаривая с замом, он мельком упомянул о книжке, но не описывал ее.

— Была какая-то книжка. По вашему описанию похожа, но разобрать, что в ней написано, я не смог. Думаю, ее изъяли при обыске.

— В описи среди изъятых у вас вещей книжка не значится. У меня есть фотокопия протокола изъятых вещей. Так где же она? — Сергей Сергеевич снова наполнил бокалы.

— Ей-богу, не знаю, — искренне ответил Ельцов.

И собеседник поверил ему сразу и безоговорочно.

— Юрий Петрович, она нам очень нужна… Подождите, не перебивайте. Нам — это мне и Николаю Владимировичу. Эти записи могут прочитать трое людей. Вернее, двое. Абалова, как вы знаете, расстреляли. Остались только мы. Зная вас, денег не предлагаю, боюсь обидеть, но могу предложить большее — свою поддержку.

— Простите, Сергей Сергеевич, вы говорите так, словно представляете некое таинственное госучреждение.

— Юрий Петрович, ни я, ни мой друг не имеем никакого отношения к существующей власти, но можем заставить людей власти прислушаться к нашим словам.

— Любопытно, прямо история «Фантомаса», — усмехнулся Ельцов.

— Юрий Петрович, хочу сказать вам, что у нас есть некоторые возможности помочь вам в вашей ситуации. Но сделаем мы это только тогда, когда книжка окажется в наших руках.

— А если ее нет?

— На нет и суда нет. Но если она есть, то лучше отдать ее нам…

— Я поищу. — Юрий поднялся.

— Всего хорошего, Юрий Петрович.

Встали и его собеседники.

— А дядюшке вашему, уважаемому Игорю Дмитриевичу, передайте, что разговаривали вы с теми, кто помог ему когда-то найти золотые слитки…

— Что за дело у Вовчика? — сразу же спросила Женька, когда он вернулся.

— Он меня с мужиком познакомил, который просит, чтобы я взял в свою группу его великовозрастного племянника.

— Начинаешь приобретать известность, — весело сказал Игорь.

— Не умеешь ты врать, Ельцов, — тихо прожурчала Наташа.

…Когда Юра пришел домой, дядька еще не спал. Он курил трубку и читал книгу Анохина, которая вышла совсем недавно.

— А знаешь, мой тезка молодец. Здорово написал. И, главное, постарался не исказить факты.

— Ты чего не спишь, дядя?

— Тебя жду. А то нам с тобой никак поговорить не удается. Завел роман, племянник?

— Есть малость.

— Когда познакомишь?

— На днях. Слушай, дядя, а что за люди помогли тебе найти золотые слитки?

— А ты откуда знаешь?

— Они мне сказали.

— Тебе?

— Почему ты удивляешься?

— Где ты их видел?

— В Домжуре.

— Что они от тебя хотели?

— Книжку, которую передал тебе Махаон.

— Я так и знал, что эти люди узнают о ней.

— Да кто же они?

— Они тебе, конечно, денег не предлагали?

— Естественно, нет. Сергей Сергеевич сказал, что не хотел бы обижать меня подобным предложением.

— А что же они пообещали?

— Поддержку.

— Это очень много, — серьезно сказал Ельцов-старший.

— Слушай, прямо как в романе Эжена Сю. Ты так сказал, как будто эти люди управляют некими подпольными рычагами.

— Не без того. — Игорь Дмитриевич откинул занавеску, вышел на балкон и Юрий услышал, как дядька постукивает трубкой о перила.

Он поднялся, подошел к балконной двери. Над городом удобно устроилась звездная летняя ночь. Ветра почти не было, и деревья во дворе стали тихими, почти заснули. Спал двор, в котором когда-то Юра бегал маленьким пацаном. Спал дом — старый московский житель, многое повидавший глазами окон с далекого двадцать восьмого года.

Тишина и покой сделали свое дело, и Ельцову расхотелось слушать дядькину историю об очередном крупном жулике. А тот, окунувшись в покой ночи, замолк, только выбивал на балконных перилах одну, только ему ведомую мелодию.