– И-ао!

Сурик остановился молча. Когда-то он хорошо изучил клич Тарзана и мог бы ответить соответствующим образом, по-обезьяньи. Но лошадино-ослиное "и-ао" он еще не отработал. Поэтому он молча остановился и ждал приятеля.

– Слышал?
– заговорил подбежавший к нему Сеня.- Новая картина в "Прогрессе" - "Верные друзья". Интересная картина, Штыб говорит. Он уже ходил на нее. Там смешное... Как на плоту трое дядек плывут, а у одного тапка с ноги в воду. А потом они без всего остались, и без паспорта. И еще в милицию одного из них забрали... Интересное кино!

Сеня принадлежал к тем верным приверженцам кино, которые, какой бы фильм они ни смотрели, ждут, что обязательно кто-нибудь упадет в воду или герои хотя бы уж подерутся. Во всяком случае, произойдет что-нибудь очень смешное. И, надо надеяться, не будет длинных разговоров и любовных объяснений, которые только все дело затягивают.

Но Сурик безучастно слушал его.

– Интересное кино, говоришь?
– протянул он.- А вот известно тебе, что такое вторая серия картины "Молодая гвардия"?

– Го! Я уже пять раз ее видал.

– А в шестой раз не желаешь?
– многозначительно спросил Сурик.- Так имей в виду - она с этим типом сговорилась завтра на эту картину идти.

– Что же, она раньше не видела?
– насторожился Сеня.

– Это для него. Не понять тебе? Перевоспитывает. Он, наверное, и первую-то серию еще не видал.

– А ты откуда знаешь, что они идут?

– А я видел - они билеты брали.

– Сколько? Два?

– Да нет. Три.

– А третий, что же, для Милки? И она с ними?

– Сеня, тебе должно быть известно, что хвост легко отрывается только у ящерицы,- с важным видом произнес Сурик. (И откуда, шут его возьми, все на свете знал этот мальчишка?)

– При чем тут ящерица?
– недоумевал Сеня.

– О боги!
– Сурик воздел руки.- До тебя что, не дошло? Я имею в виду Милку. Она за ними всюду, как хвост.

– Не скажи.- Сеня задумчиво покачал головой.- По-моему, наоборот, он сильнее к Милке относится. Как считаешь?

Сурик пожал плечами.

– Да, я тоже так считаю, что наблюдается.

– Видно, что ни в чем он не разбирается.

– Где ему разобраться!

И оба зашагали молча.

В тот же самый час Ксана, которая делала домашнее задание вместе с Милой, собирая книжки, чтобы идти домой, остановилась на мгновение у порога, а потом таинственно сообщила:

– Знаешь, Милка, когда мы вчера шли с ним с пения... он мне вдруг говорит: "А сколько, говорит, вашей подруге лет?" Я говорю: "Мы с ней одного года рождения". А он не понял, спрашивает: "Как это?" Ну я ему объяснила. Потом он стал считать, а после как удивится и говорит: "А на вид совсем уже как мадмуазель, интересная" .

– Врешь, Ксанка, так и сказал? Мадмуазель? И интересная?

– Я, кажется, не имею привычки сочинять.

Мила испытующе посмотрела на подругу, подошла к зеркалу, поправила волосы и глянула еще раз, уже из зеркала, на Ксану.

Потом сказала ей, не оборачиваясь:

– А он меня про тебя тоже спрашивал.

– А что про меня?
– - Ксана, не доверяя зеркалу, быстро заглянула в лицо подружке.

– Подошел на переменке и говорит: "Почему, говорит, ваша подруга такая всегда задумчивая?"

– А ты что?

– А я говорю: "Она большей частью вообще обычно очень серьезная, потому что много пережила".

– Ну и он что?

– Л он говорит: "Это, говорит, заметно - чувствуется. Я тоже, говорит, много пережил, как и она".

– Так и сказал: "Как и она"? Ой, Милка!

И они, визжа, схватив друг друга за плечи, долго прыгали и кружились на месте.

У бабушки Галины Петровны в этот вечер был большой доклад во Дворце шахтера. И она после обеда прилегла соснуть часок перед выступлением. Ксана осторожненько примостилась на диване возле нее, подползла неслышно, притерлась к плечу и стала легонько толкаться лбом ей за ухом.

Конечно, бабушка проснулась:

– Ишь, подкралась, ящерка...

– Ты спи, спи. Я не буду тебе мешать. Я только так, помышкаться.

– Брысь, пошла отсюда!

– Я буду тихонько. Прошло несколько минут.

Бабушка дышала ровно. Только веки ее чуть подрагивали.

– Бабушка, ты спишь?
– зашептала Ксана.

– М-м?
– откликнулась бабушка, едва двинув губами и не открывая глаз.

– Нет, ты спи. Я только тебя хочу спросить. Бабушка, а разве это может быть так, что живут вот, живут... И вдруг какой-то человек сделается, ну, почти что важнее всех?