Это были разумы, чуткие и могучие.

Ларри Крокетт, высокий краснолицый ирландец, с черными волосами и взрывным темпераментом, сидел за обедом напротив доктора Форда и тупо смотрел на десерт, появившийся из пищевого автомата.

– Вы меня слышали, Крокетт?

– Что? А, да... Ничего особенного, просто я паршиво себя чувствую.

После смерти Бронсона на этой должности поменялись шесть человек и все чувствовали себя паршиво.

– Ну... здесь так одиноко, в коробке подо льдом...

– Раньше, на других станциях, тоже жили одиноко. И вы в том числе.

Крокетт пожал плечами; даже это простое движение выдавало смертельную усталость.

– Откуда мне знать, может, я тоже уволюсь.

– Вы... боитесь здесь оставаться?

– Нет. Здесь нечего бояться.

– Даже призраков?

– Призраков? Пожалуй, несколько штук оживили бы обстановку.

– До прихода сюда у вас были честолюбивые намерения. Вы собирались жениться, добивались повышения.

– Да-а.

– И что случилось? Это перестало вас интересовать?

– Можно сказать и так, - согласился Крокетт.
– Я не вижу смысла... ни в чем.

– А ведь вы здоровы, об этом говорят тесты, которые вы прошли. Здесь, в этом месте, царит черная, глубокая депрессия, я сам ее ощущаю.
– Форд замолчал. Тупая усталость, таившаяся в уголках его мозга, медленно выбиралась наружу, словно ленивый язык ледника. Он осмотрелся. Станция была светлой, чистой и спокойной, и все же этого не чувствовалось.

Они вернулись к теме разговора.

– Я смотрел интеграторы, они во всех отношениях очень интересны.

Крокетт не ответил, отсутствующе глядя на чашку с кофе.

– Во всех отношениях, - повторил Форд.
– Кстати, вы знаете, что случилось с Бронсоном?

– Конечно. Ом спятил и покончил с собой.

– Здесь.

– Точно. Ну и что?

– Остался его дух, - сказал Форд.

Крокетт уставился на него, потом откинулся на спинку стула, не зная, смеяться ему или просто равнодушно удивиться. Наконец он решился на смех, прозвучавший не очень весело.

– Значит, не у одного Бронсона не все дома, - заметил он.

Форд широко улыбнулся.

– Спустимся вниз, посмотрим интеграторы.

Крокетт с едва заметной неприязнью заглянул в глаза психологу и нервно забарабанил пальцами по столу.

– Вниз? Зачем?

– Вы имеете что-то против?

– Черт возьми, нет, - ответил Крокетт.
– Только...

– Воздействие там сильнее, - подсказал Форд.
– Депрессия усиливается, когда вы оказываетесь рядом с интеграторами. Верно?

– Да, - буркнул Крокетт.
– И что с того?

– Все неприятности идут от них. Это очевидно.

– Они действуют безукоризненно - мы вводим вопросы и получаем правильные ответы.

– Я говорю не об интеллекте, - возразил Форд, - а о чувствах.

Крокетт сухо рассмеялся.

– У этих чертовых машин нет никаких чувств.

– Собственных нет, поскольку они не могут творить. Их возможности не выходят за рамки программы. Но послушайте, Крокетт, вы работаете со сверхсложной мыслящей машиной, с радиоатомным мозгом, который ДОЛЖЕН быть чутким и восприимчивым. Это обязательное условие. И вы можете создавать тридцатиэлементный комплекс потому, что находитесь в точке равновесия магнитных линий.

– Вот как?

– Что случится, если вы поднесете магнит к компасу? Компас начнет действовать по законам магнетизма. Интеграторы действуют... по какому-то другому принципу. И они невероятно точно выверены - состояние идеального равновесия.

– Вы хотите сказать, они спятили?
– спросил Крокетт.

– Это было бы слишком просто, - ответил Форд.
– Для безумия характерны изменчивые состояния. Мозги же в интеграторах уравновешены, стабилизированы в неких границах и движутся по неизменным орбитам. Но они восприимчивы - просто обязаны быть такими - к одной вещи. Их сила - их слабость.

– Значит...

– Вам случалось бывать в обществе психически больного человека? спросил Форд.
– Уверен, что нет. Это производит заметное воздействие на впечатлительных людей. Разум же интеграторов значительно сильнее подвержен внушению, чем человеческий.

– Вы имеете в виду индуцированное безумие?
– спросил Крокетт, и Форд утвердительно кивнул.

– Точнее, индуцированную фазу психической болезни. Интеграторы не могут скопировать схему болезни, они на это не способны. Если взять чистый фонодиск и сыграть какую-нибудь мелодию, она запишется и получится пластинка, много раз повторяющая произведение. Некоторые способности интеграторов представляли собой как бы незаписанные пластинки, их непонятные таланты - производное совершенной настройки мыслящего устройства. Воля машин не играет тут никакой роли. Сверхъестественно чувствительные интеграторы записали психическую модель какого-то мозга и теперь воспроизводят ее. Точнее, модель психики Бронсона.