Мне всегда было неприятно представлять, что же происходит внутри чайника, когда он закипает. Те самые крошечные зверушки, которых и видно-то еле-еле, носятся там, должно быть, как угорелые, сталкиваясь лбами. А вокруг все горячее и горячее. Жуть!

А уж о том, что творится внутри автомобилей, которые проносятся мимо, и вовсе думать не хочется.

Дядюшка Лем, похоже, хорошо знал дорогу. Он несся по улице с такой скоростью, что мне приходилось напрягать всю свою волю, чтобы топать ногами, а не полететь ненароком. Я все думал: а может стоит связаться с кем-нибудь из наших, на всякий случай, если случится какая пакость, но связаться-то было вроде как не с кем. Ма сейчас была в церкви, и я очень хорошо помню взбучку, которую она мне учинила после того, как воздух перед лицом преподобного Джонса заговорил вдруг моим голосом. Этот преподобный еще к нам не привык.

Па сейчас лежит в дымину пьяный. От него никакого толку не добьешься. Если попробовать обратиться к Деду, можно ненароком разбудить Малыша Сэмми, а этого я боялся пуще смерти.

Дядюшка несся вперед как угорелый. Только ноги мелькали в клетчатых штанах. Он тоже был обеспокоен, доложу я вам, до крайности. Почище меня. Вот он заметил на углу толпу, которая сгрудилась вокруг большого грузовика, и почесал прямиком туда.

На грузовике какой-то человек потрясал бутылками в обеих руках и держал речь к толпе.

Кажется, он толковал что-то насчет головной боли. Я слышал его еще от угла. Над кузовом было протянуто полотнище, а на нем написано:

"ПУ ЛЕЧАТ ГОЛОВНУЮ БОЛЬ".

"Ох, - причитал дядюшка Лем про себя.
– Ох, что же, что же мне делать? Ведь я никогда ни сном ни духом и помыслить не мог, что кто-нибудь женится на Лили Лу Муц. О горе мне несчастному!"

Признаться, все мы были порядком удивлены, когда Лили Лу Муц сыскала себе муженька, - было это лет этак десять назад, как мне помнится. Но убей, не пойму, какое отношение к этому имеет дядюшка Лем. Лили Лу была страхолюдиной, какой еще поискать. Нет, "страхолюдина" - это слишком мягкое слово для бедной девочки.

Дед сказал как-то, что она родом из семейства Горгонов, что ли, которых он некогда знавал. Хорошо еще, характером вышла покладистая. Деревенские проходу ей не давали, чтоб не поизмываться как-нибудь, - не все, конечно, - а она ничего, терпела, да и только.

Жила она сама по себе, в маленькой хижине в горах. Была ей под сорок, когда в один прекрасный день заявился с того берега реки какой-то хмырь и предложил ей выйти за него замуж. Вся наша долина аж на задницу села со смеху. Сам я этого дурня не видал, но говорят, что и он не с конкурса красоты явился.

"И вот в чем загвоздка-то, - думал я, глядя как тот тип на грузовике делает свой бизнес, - звали-то женишка не иначе, как Пу".

ГЛАВА 2

Золотое сердце

Как я понял в следующий миг, дядюшка Лем усек кого-то возле фонарного столба на тротуаре, с краю от толпы, и тут же почесал туда. Оказалось, что это была парочка гориллов: горилла-папа и горилла-сын. Две образины стояли и смотрели, как бойко идет торговля.

– Подходи!
– завывал тот тип.
– Налетай! Старинный и проверенный рецепт! Лучшее средство от головной боли - микстура Пу! Спешите купить, пока еще осталось!

– Эй, Пу, а вот и я, - сказал дядюшка Лем, глядя на гориллу.
– Привет, наследник, - добавил он вслед за этим, глянув на младшую гориллу. Могу поклясться, его передернуло.

Не стоит его осуждать за это. Больших ублюдков в мире людей, нежели эта парочка, я за всю свою жизнь не видал. Со своими плоскими рожами и здоровенными пузами они в точности походили на двух отожравшихся обезьян, одна побольше, другая поменьше. Папаша вырядился в воскресный костюм и прицепил себе поперек груди золотую цепочку от часов. А уж посмотреть, как он вышагивал, так сразу станет ясно, что ни разу не видел он себя в зеркале.

– Здорово, Лем, - процедил он сквозь зубы.
– Вовремя поспел, как я погляжу. Сынок, поздоровайся с мистером Лемом Хогбеном. Ты многим обязан, сынок, этому мистеру.
– И тут он премерзко заржал.

Младшему, похоже, было на это наплевать. Его крохотные, близко посаженные глазки неотрывно смотрели на толпу на той стороне улицы. Было ему на вид годков семь и вел он себя соответственно.

– Па, можно еще разок?
– спросил он скрипучим голосом. Па, можно я еще разок покажу им, а? Ну, па?..
– по выражению его лица, по словам и тону я заключил, что дай ему пулемет и он тут же пустит его в дело.

– Хорош мужик растет, а, Лем?
– с гордостью сказал папа Пу.
– Горжусь им. Жаль, что дедушка не дожил, а то бы полюбовался. Мы ведь из старинного рода. Нас почти и не осталось. Одна беда - этот юноша последний из Пу. Теперь усек, Лем, что мне от тебя нужно?

Дядюшку Лема снова передернуло.

– Н-да, - сказал он, - все ясно. Только, Пу, напрасно ты сотрясаешь воздух. Я - пас.

Пу-младший повернулся на каблуках:

– Уделать его, па, а? Прямо сейчас, а? Давай я его уделаю, па.