– Можно, я поеду с вами?
– вскричала она.
– Нет, нет, спасибо, я сама. Они обрадуются еще больше, если увидят меня.

Она с легкостью нашла ощупью автомобиль, поставила одну ногу на подножку и окликнула:

– Дети, ау, дети! Вы только поглядите, что сейчас будет!

Голос ее мог бы вызвать погибшие души из преисподней, столько в нем было нежности и страстного желания, и я ничуть не удивился, когда услыхал за тисами ответный возглас. Вероятно, отозвался малыш, игравший у фонтана, но едва мы приблизились, он убежал, оставив на воде игрушечный кораблик. Я видел, как его синяя рубашонка промелькнула меж недвижных всадников. С большой торжественностью мы проехали всю аллею и по просьбе женщины повторили путь. На этот раз ребенок преодолел страх, но остался на почтительном расстоянии и был в нерешительности.

– Малыш нас разглядывает, - сказал я.-Быть может, он не прочь прокатиться.

– Они все такие робкие. Право, такие робкие. Но ведь вы, счастливец, можете их видеть! Давайте прислушаемся.

Я тотчас заглушил мотор, и влажная тишина, пронизанная запахом самшита, обволокла нас со всех сторон. Я слышал лишь щелканье ножниц, которыми садовник подрезал ветки, гудение пчел и какие-то невнятные звуки - быть может, это ворковали голуби.

– Ах, неблагодарный!
– сказала она утомленно.

– Вероятно, они просто робеют перед автомобилем. Девчушка в окне, судя по виду, сгорает от любопытства.

– Правда?
– Женщина подняла голову.
– Я была несправедлива. Ведь они в самом деле меня любят. Это единственное, ради чего стоит жить - ради их любви, не правда ли? Мне страшно подумать, каково было бы здесь без них. Кстати, разве здесь не прелестно?

– Пожалуй, я в жизни не видывал ничего прелестней.

– Все так говорят. Конечно, я и сама чувствую, но это ведь не совсем то.

– Значит, вы никогда. .
– начал я и осекся в смущении.

– С тех пор как я себя помню - нет. Это случилось, когда мне было всего несколько месяцев от роду, так мне рассказывали. И все же я, видимо, что-то запомнила, иначе как могла бы я видеть цветные сны. А я вижу в снах свет и краски, но никогда не вижу их. Только слышу, совсем как в то время, когда не сплю.

– Во сне трудно видеть лица. Некоторым это удается, но большинство из нас лишено этого дара, - продолжал я, глядя на окно, откуда украдкой выглядывала малышка.

– Я тоже об этом слышала, - сказала она.
– И еще говорят, будто никто не может увидеть во сне лицо умершего человека. Правда ли это?

– Пожалуй, да - хотя раньше я не задавался таким вопросом.

– Ну а как вы - вы сами?

Незрячие глаза обратились ко мне.

– Я никогда, ни в едином сне не видал лиц своих умерших близких или друзей - ответил я.

– Тогда это не лучше слепоты.

Солнце скрылось за лесом, и длинные тени покрывали надменных всадников одного за другим. Я видел, как угас последний блик на конце глянцевитого лиственного копья и вся броская, жесткая зелень превратилась в мягкую черноту. Дом, приемля конец очередного дня, как и сотен тысяч дней, минувших ранее, казалось, еще глубже погрузился в свой безмятежный покой, осененный тенями.

– А хотелось вам когда-нибудь их увидеть?
– спросила она после долгого молчания.

– Порой очень хочется, - ответил я.

Девочка отошла от окна, как только его накрыла тень.

– Ну вот! И мне тоже, только едва ли это суждено... Вы где живете?

– На другом конце графства - милях в шестидесяти отсюда, если не больше, и мне пора возвращаться. Ведь я не поставил на автомобиль яркую фару.

– Но еще не стемнело. Я это чувствую.

– Боюсь, что стемнеет прежде, чем я доеду. Нельзя ли попросить кого-нибудь указать мне, как выбраться на дорогу? Я безнадежно заблудился.

– Я велю Мэддену проводить вас до перекрестка. Мы здесь так отрезаны от мира, что заблудиться не мудрено! Я поеду с вами к главному входу, только, пожалуйста, вы могли бы ехать помедленней, пока мы не обогнем стену? Моя просьба не кажется вам глупой?

– Обещаю сделать, как вы говорите, -сказал я, отпустил тормоз, и автомобиль сам тихонько тронулся по дороге, полого спускавшейся вниз.

Мы обогнули левое крыло дома с таким редкостным водостоком, что стоило ехать целый день ради одного этого зрелища, миновали большие, увитые розами ворота в красной стене и свернули к высокому фронтону, который красотой и величественностью столь же превосходил задний фасад, сколь и все остальные, которые мне доводилось видеть.

– Он в самом деле так красив?
– спросила она с тоской, когда я излил свои восторги.
– И металлические изваяния вам тоже нравятся ? А там, в глубине, запущенный сад, где растут азалии. Говорят, когда-то все это, наверное, было устроено для детей. Вы не поможете мне выйти? Я охотно проводила бы вас до перекрестка, но не могу оставить их. Это вы, Мэдден? Прошу вас, покажите этому джентльмену, как проехать к перекрестку. Он заблудился, но зато... видел их.

Дворецкий бесшумно прошел сквозь некое чудо, созданное из старого дуба и называемое, вероятно, парадной дверью, потом отступил в сторону и надел шляпу. А женщина смотрела на меня широко открытыми голубыми глазами, совершенно незрячими, и тут я впервые заметил, что она красива.