— Хорошо, — сказал Лысый и подтолкнул портфель к Кенту, — аванс есть. Когда приходить за получкой, Магомед?

— Сколько я еще должен Эдику? — спросил Джабраилов, открывая глаза. Он был очень бледен. Проступающая щетина казалась темно-синей на бледном лице, глаза горели.

— Еще столько же, — ответил Сашка. Разумеется, он не знал точной суммы кидка. Но было очевидно, что сейчас Магомед вынужден принять любые условия. Или не принимать, а начать войну.

— Это очень большие деньги, — устало ответил Магомед. — Быстро мне их не найти.

— Неделя, — сказал Лысый жестко. — А дальше — сам понимаешь… Да, большому менту не звони — не поможет он тебе. Время пошло, Магомед. С этой минуты время пошло.

Спустя еще несколько секунд они покинули квартиру Джабраилова. Первым вышел Лысый, за ним Кент с портфелем в руках. Замыкал шествие капитан Зверев. В голове у Сашки звучал голос Насти. В него вплетался голос экскурсовода, рассказывающий о глубоководных существах, тонко пела хрустальная люстра, кричал водитель.

…В салоне девятки Лысый закурил сигарету и, подмигнув Сашке, сказал довольным голосом:

— Предлагаю отметить. Авансец-то взяли нехилый. А, Саня?

— Можно, — безразлично пожал плечами Сашка. Ему было все равно.

— Тогда, Кент, дуй-ка ты в баню, пусть готовят банкетик, — обернулся к Кенту Лысый. — Мы скоро подъедем…

Кент не без сожаления выпустил из рук портфель, вышел из машины и двинулся через двор к дежурной шестерке. Напоследок он бросил на Зверева не особенно доброжелательный взгляд.

Спустя всего сорок минут потертый портфель с баксами разместился на антресоли квартиры судьи Анастасии Тихорецкой. Квартира народного судьи обладает абсолютной неприкосновенностью. Да и искать криминальные деньги здесь никому и никогда не придет в голову.

Утро следующего дня началось для капитана Зверева с чудовищной головной боли. С похмелья. Сашка открыл глаза и не понял, где находится. Он попытался сесть, сразу накатила боль. «Крепко же я вчера набрался», — подумал он. И вдруг вспомнил! Вспомнил вчерашний день целиком, в подробностях. По крайней мере до того момента, когда водка уже начала застилать рассудок… Слева от Сашки кто-то зашевелился, он повернул голову — увидел голые женские плечи и растрепанную рыжую голову на подушке. От этого стало еще более противно. Сашка смотрел на спящую женщину и пытался вспомнить, как же ее зовут… Жанна?… Светка?… Кажется — Жанна. Впрочем, кто ее знает? Их там вчера много крутилось…

После того как они с Лысым забросили деньги к Насте, поехали в баню. В дороге молчали. Зверев испытывал странное двойственное чувство: удовлетворение от того, что все прошло без осложнений и — одновременно — стыд и отвращение к самому себе. Оттенков на самом деле было значительно больше, но основными — стыд и отвращение. Сашка сидел, смотрел в набегающий на лобовое стекло девятки поток снежинок и молча курил. Разговаривать не хотелось, хотя он был благодарен Лысому за приглашение в баню. Десять минут назад, когда он запихнул на антресоль портфель, Настя прижалась к нему. Он почувствовал упругость груди, вдохнул запах ее волос и кожи. Он почувствовал все то, что любил — единственную на свете женщину — и отстранился. Разговаривать или тем более заняться сейчас с ней любовью оказалось выше его сил.

— Что ты, Саня? — тихонько шепнула она в ухо.

— Извини, — сказал он. — Извини, мне нужно идти… меня ждут.

Зверев не смотрел ей в глаза, отводил взгляд в сторону.

— Глупости, — шепнула она горячо. — Больше всех на свете тебя жду я.

— Мне нужно, Настя. Мы еще не полностью завершили дело на сегодня, — соврал он, оторвал от себя женщину и вышел.

Он сидел в салоне бандитской машины, курил и был благодарен Лысому… Сейчас Сашке необходимо было выпить. Крепко выпить. Очень крепко выпить.

В маленькой, уютной бане их ждали Кент, водитель шестерки, дежурившей во дворе Джабраилова, и две девахи. Да еще банщик, которого, впрочем, было не видно и не слышно. Он знал, кто у него сегодня в гостях, и глаза не мозолил… К приезду Сашки и Виталия стол в холле был уже накрыт. На белоснежной скатерти стояли запотевшие бутылки с водкой, пивом, тарелки с закусками. В ленинградских магазинах осени девяносто первого увидеть такое было никак невозможно: несколько сортов твердокопченой колбасы, язык, буженина, ветчина… Икра, крабовые палочки, сыры, рыба, зелень… Немецкое, чешское и финское пиво, нескольких сортов водка. И еще, и еще, и еще…

На десерт — две девахи. Одна рыжая, другая — крашеная блондинка. Маловато, с усмешкой подумал Зверев и оказался не прав — вскоре подошли еще две… вот теперь комплект!

Первоначально атмосфера была несколько скованной. Отчасти потому, что сказывалось пережитое напряжение, отчасти потому, что и Кент, и второй бандит — его прозвище было Слон — видели в Звереве мента. Все-таки мента… А кем видел себя сам капитан УР?

— Ну, за хорошее начало! — сказал, поднимая бокал, Лысый.

Сашка кивнул, чокаться ни с кем не стал, опрокинул водку в рот.