— Все должно пройти прекрасно, — заверила меня Дин. — Гомер дружелюбный и веселый щенок; за всю его полугодовалую жизнь у него ни разу не было неприятностей. Он не станет бросать вызов Девону, не попытается занять его место. Девон будет для него вожаком, старшим братом. Гомера не интересует политика в собачьих делах. Он как раз из тех немногих собак, от которых Девон никогда не почувствует угрозы.

О Джулиусе я особо не беспокоился. Он обычно наслаждался нашей утренней прогулкой, а в остальное время по большей части дремал. Вероятно, он скучал без Стэнли — должен был скучать — но постепенно привыкал без него обходиться, нас с Паулой ему вполне хватало. Что до меня, то решение взять Гомера было явно связано с утратой Стэнли, но я то слишком много работал, то занимался своими двумя собаками, чтобы в должной мере это осознать. Итак, холодной ноябрьской ночью я отправился в аэропорт Олбани; это всего в часе езды от моей хижины в горах. Приехав в аэропорт, я оставил Девона на заднем сиденье машины, а сам пошел встречать моего нового приятеля.

На этот раз пластиковый контейнер в багажное отделение вывезли две женщины. Я слышал, как они ворковали. «Ну, какая прелесть, — сказала одна из них. — Он пытается меня лизнуть. Какая лапочка!»

Я приоткрыл дверцу контейнера, совсем чуть-чуть, и просунул туда руку. Гомер прижался к задней стенке, весь дрожа. Чем-то, видимо, я его напугал. Пристегнув поводок к ошейнику, я легонько потянул его к себе. Но щенка все приводило в ужас: и этот большой незнакомец, и яркие огни, и шум багажного транспортера. Я взял его на руки, а добрая самаритянка, следившая за всей этой сценой, предложила отвезти контейнер.

В Гомере меня тогда поразили, и продолжают удивлять теперь, его глаза — ясные, любопытные, с какими-то озорными искорками. Он был намного меньше и тоньше Девона, казался более неуклюжим и тело его вместо темной лоснящейся шерсти покрывал какой-то щенячий пух. Девон походил на волка, а Гомер скорее на маленькую лису. Девон и всем видом, и повадкой выглядел так, что хоть сейчас на выставку. Гомер, казалось, был предназначен лишь для того, чтобы бегать и играть. Гомер был хорошеньким. Девон «хорошеньким» не был.

Однако Гомер, так же, как и Девон, реагировал на любой знак и любой звук. Он поворачивал голову всякий раз, как только слышал что-нибудь интересное.

Мы вышли наружу, и я повел дрожащего Гомера знакомится с Девоном. Как это отличалось от пережитого в аэропорту Ньюарка!

Девон на свободе, без поводка, обычно не обращал внимания на других собак. Некоторые породы — особенно овчарки и золотистые ретриверы — иногда пробуждали в нем пастушьи инстинкты, но он терял к ним интерес, как только осознавал, что это вовсе не скот. Он ни разу серьезно не покусал ни одну собаку, не набросился на нее, хотя порой ему и случалось прихватить зубами ту, которая слишком уж нахально тыкалась ему в морду.

Поэтому я был просто потрясен, когда — едва я открыл машину — Девон с рычанием набросился на Гомера, повалил его на землю и стал подбираться к горлу. Гомер завизжал.

Я оттолкнул Девона, и он с яростью взглянул на меня. Вид его ясно говорил: мне известно, что ты задумал, но эта маленькая шавка не войдет в нашу машину, в наш дом, в нашу жизнь. Я заработал право на свое место, а для него здесь места нет.

Гомер, — как выяснилось позже, он всегда очень остро воспринимает драматизм ситуации, — визжал так, точно его убивали. Я подхватил его и усадил на одеяло на переднем сиденье, а Девона, протянув назад руку, похлопал по плечу. Он еще пару раз хрипло рыкнул, и Гомер снова взвизгнул. Тогда, повернувшись к Девону, я взял его за морду и, глядя в глаза, прошипел: «Эта собака будет жить с нами, а если я услышу еще хоть одно рычание, то размажу тебя по сиденью». Девон бросил на меня убийственный взгляд, предупреждение выслушал, но никакого раскаяния не проявил. Гомер тем временем свернулся калачиком на одеяле. Я гладил его и скармливал ему по кусочкам печенье, а он с удовольствием его поглощал.

В сущности, он был совсем еще малыш. Маленький пушистый комочек того коричневато-серого цвета, который специалисты называют «голубым». Ушки он насторожил, но почти игнорировал Девона, который следил за ним прямо как ястреб за добычей. Мы тронулись в обратный путь. Когда бы я ни посмотрел на Девона, всякий раз натыкался на его сердитый взгляд.

По дороге я заехал к своим друзьям Джеффу и Мишель; которым хотелось, чтоб я показал нового щенка их почти трехлетним близнецам. Здесь уж мне придется глядеть в оба. Когда я первый раз привез к ним Девона, он не поладил с их маленькой добродушной собачонкой Лулу и куснул одного из близнецов, протянувшего руку, чтобы его погладить. Потребовалось несколько месяцев строгого контроля и воспитательной работы, прежде чем он признал Джеффа и Мишель.

Но Гомер весело влетел в гостиную и прыгнул прямо к Мишель на колени. Тут же облизал ей лицо, кинулся к детям, обслюнявил сначала их, потом Джеффа. Наконец, дошла очередь и до Лулу, ее он тоже лизнул. Сразу стало более или менее ясно, как Гомер привык встречать новых знакомых.

Когда пришла пора детям ложиться спать, он отправился с ними наверх в спальню, чтобы обменяться поцелуями перед сном.

Девон тем временем улизнул в столовую и плюхнулся там на ковер.

У хижины я выпустил из машины обеих собак, и Девон снова попробовал наброситься на Гомера. Щенок завизжал, я закричал. Девон хоть и остановился, но по-прежнему выглядел оскорбленным, отнюдь не склонным к примирению. Поджидавший нас Джулиус дружески приветствовал щенка. Гомер сразу же это оценил, преисполнился к нему самых добрых чувств и больше от него не отходил. Когда мы отправились на прогулку, он шел рядом с Джулиусом, лишь слегка от него приотстав, а на меня и Девона поглядывал с почти равным опасением.

Все оказалось совсем не так безоблачно, как я ожидал. По возвращении домой Гомер попытался ко мне подойти, но тут же замер. Я оглянулся и увидел Девона, который припав к полу в позе пастушьей собаки, не спускал с Гомера глаз. Я выгнал его из дома, потом уселся на ковре и стал ждать.

Гомер — это восхитительное создание — забрался ко мне на колени и начал облизывать руку, я почесывал ему животик и угощал кусочками печенья. Джулиус тоже подошел, чтобы успокоить Гомера; у него была удивительно щедрая душа. Подобно Гомеру, он в своей жизни почти не знал конфликтов. С самого рождения его любили, и он любил, а потому в этом мире он чувствовал себя вполне уверенно.