— Да, господин. Спасибо, господин.

— Я только потому немедленно не изгоняю тебя, что… видят боги, мог бы обойтись с тобой и похуже! Ты хоть понимаешь это, прислужник!

— Да, господин, понимаю.

— И я только потому не выношу тебе приговор прямо на этом месте, что уважаю твоего ментора, лорда Музина. По каким-то совершенно непонятным причинам он озабочен твоим будущим и благосостоянием.

— Да, господин, — пробормотал Сафар, ударяясь головой об пол. На самом деле он понимал, что Умурхан не забыл о львице и ее призраке.

Хотя Сафара никогда не приглашали предстать пред ликом Музина, но после происшествия у алтаря денежное содержание прислужника Тимура увеличилось. Об этом холодно объявил мажордом Музина, предупредив, чтобы о случившемся Сафар не вздумал нигде упоминать. И теперь было ясно, что Умурхан страшится, как бы случившееся на церемонии не выплыло наружу, если огласить этот проступок Сафара. Тогда возникнут вопросы о том грехе, который замаливал Музин. И еще более важные вопросы — об уровне магии Умурхана. Как мог такой великий маг допустить, чтобы случилось подобное? И последовал бы ужасающий вывод — Умурхан, возможно, не так уж и велик, как он это утверждает.

Сафар получил отсрочку, но понимал, что отсрочка коротка и с каждой минутой становится все короче.

— Тсс! — донеслось предупреждение Гундара. — Опасность впереди.

Сафар остановился. Перед ним внизу открывался последний поворот лестничного пролета. Спираль уходила к самому глубокому и самому заманчивому этажу университета. Здесь кипели кухонные горшки, воняли помойные ведра и по огромным глиняным трубам приходила вода, а уходили нечистоты. Сафар внимательно прислушался и различил звук щетки, трущейся по камню.

Он продолжил путь, но не торопясь. Завернув за поворот, он увидел прислужника, склонившегося над ступенями. Рядом стояло ведро воды, в руках — щетка. Ленивыми движениями тот скреб ступени, а вернее, просто брызгал водой на покрытые сажей ступени. Но, видимо, почувствовав присутствие Сафара, тут же принялся яростно драить камень. Затем юноша поднял голову, при этом на лице читалась глубочайшая озабоченность порученным делом. Но, увидев Сафара, он расслабился. Присев на корточки, он широко усмехнулся.

— А, это всего лишь ты, Тимур. Напугал. Я думал, это сукин сын Ханкер. Так и шныряет, смотрит, чтобы я лишний раз не отдохнул.

Жрец Ханкер отвечал за наказания студентов. Ни один студент, попавший в переплет, не мог смотреть на него без ненависти. Работу Ханкер выбирал самую грязную и заставлял вкалывать, как вола на мельнице.

Сафар фыркнул:

— Да, это я, Ханкер во плоти. И я вам всем покажу, греховным ублюдкам. Вот почему я целый день сижу на толчке и развожу там костер. Люблю запах горящего дерьма. А то вы, ленивые свиньи, и не поймете, какова она, настоящая работа мага.

У этого прислужника, по имени Эрсен, была репутация самого ленивого смутьяна во всем университете. Эрсен не вылезал из работ, назначенных ему в наказание. И его только потому не изгоняли из университета, что отец был государственным деятелем при дворе короля Дидима. Несмотря на свое благородное происхождение, Эрсен со всеми был запанибрата. Наказания воспринимал с добрым юмором и с сочувствием прислушивался к приятелям, попавшим в беду. Те надеялись, что сочувствие будет внушено отцу Эрсена и тот своим влиянием сможет хоть чем-то облегчить их участь.

Эрсен расхохотался — громким смехом, похожим на ослиный крик, от которого приходили в восторг студенты и кипели ненавистью жрецы — поскольку именно последние и были, как правило, причиной этого хохота.

— Хотел бы я посмотреть на это, Тимур, — сказал он, успокоившись. — Да я бы вообще отдал состояние моего отца в придачу с его старыми яйцами, чтобы только посмотреть, как Ханкер жжет дерьмо.

Сафар хмыкнул.

— А как насчет собственного прибора? — спросил он. — Тоже бы добавил?

Эрсен изобразил возмущение.

— Чтобы разочаровать всех шлюх Валарии? Тогда улицы наполнятся реками слез безутешных женщин, от которых вынужден будет отказаться их маленький Эрсен. Это моему отцу его аппарат уже ни к чему. Меня-то он уже сделал. И подобное историческое явление ему уже не улучшить.

Сафар встретил смехом такое заявление. Но тем не менее не забывал и о предупреждении Гундара. Неужели источником опасности является Эрсен? На первый взгляд такое предположение казалось смешным. Тот всегда был шутом, изобретателем всяких каверз, направленных против властей. И если где-то случалась заварушка, все знали, что причина ее — Эрсен. Неужели же он осведомитель? В этом не было никакого смысла. Но тут Сафару припомнилось видение кометы в созвездии Дома Шута, и он сообразил, что если бы Эрсен действительно являлся шпионом, то лучшей маскировки ему и не найти. В его обществе каждый не скрывал своих мыслей, поскольку не боялся того, кто постоянно попадал в переплет, высмеивая власти.