Кошка на чердаке только начала растаскивать котят по укромным углам, как хозяйка снова оказалась там, но уже с кошиком в руках, решительная и спокойная.

– Котята любят, чтобы их топили, пока они слепые, - почти пропела она, подбираясь к лежаку.

Кошка вздулась, как кожаный футбольный мяч, взняла ввысь каждую свою шерстинку на загривке. В глазах зажглось электричество, хвост заискрил.

– Пусть будет по-твоему. Пусть этот останется, - сказала хозяйка. Ну, чего в руки не даетесь, такие мягкие, красивые котики...
– и одного за другим стала кидать в кош.

Рыжеватый и, кажется, самый немощный котенок все же успел отползти и вщемиться под лежак. Одна только точка, белая мордочка с красным мокрым носиком.

– Хитрун, - сказала хозяйка, вытаскивая его.
– Рыжие, они все нелюдские. Разумник, лобастый. Пошел в кош.

Отправляя котенка в кошик, она не удержалась от умиления, поцеловала его в нос, как означила. Но на том ее милость к рыжему котенку исчерпалась. И разъяренной кошке, чтобы хоть немного успокоить ее, выбрала и оставила совсем другого, черного крепыша. Утешила:

– Не принимай так все к сердцу, молодая, глупая еще. Будешь ты дети будут. А шестерых сразу без мужика и здоровой деревенской бабе не продержать. Изведут со света.

Кошка выпустила целый сноп электричества и что-то сказанула ей в ответ такое, что хозяйка бегом бросилась прочь, едва не переломала себе кости. Под ней уже в самом низу обломилась на лестнице ступенька. Тяжелая, видимо, была ноша. Тяжелая, но ничего не попишешь, если котят, пока они слепые, не топить, разведется их больше, чем людей.

Вскоре к берегу речки понуро подошел лет восьми-девяти рябой мальчишка с кошиком из ракиты, наполненным какими-то бумажными, тихо шевелящимися свертками. Стоял и смотрел, как кружит вода, как крутит течение возле берега под кустами склоненной лозы, шмыгал носом, видимо, от сырости. К нему подошли еще два мальчика, похоже одногодки. Спросили вместо приветствия:

– Ты что, рыбу кошиком ловить собрался?

– Нет, не рыбу, - уныло отозвался мальчишка.
– Котиков топить буду.

– А мы уже подумали, что ты это сестричку новую и братика на рыбалку принес.

– Детей в кошике не носят, - серьезно сказал мальчик.
– Детей не топят. Только котиков. А я вот не знаю еще, как их надо топить.

– Мы тебе поможем. Научим, - с радостной готовностью предложили друзья.
– Все наши бураки пошли полоть, а нам делать нечего. Теперь вот есть работа. Давай своих котиков.

Сразу определился и командир, стройный, пряменький, словно гвоздик, мальчишка в потрясной майке с зелеными обезьянами по всему животу.

– Пердун, дуй за снарядами, - приказал он тому, с кем вместе пришел.
– Собирай камни, немецкие корабли топить будем. А ты, Михлюй, готовь к плаванью линкоры и крейсеры.

Михлюй, рябой мальчишка с кошиком в руках, повеселел:

– С тобой, Кастрат, никогда не скучно.

– Это уж точно. Со мной не заскучаешь, - согласился Кастрат.

И закипела работа. Пердун подносил камни, сухие комки глины и речные окатыши. Кастрат их сортировал, был он, по всему, парень обстоятельный и смекалистый. Равномерно горками раскладывал по берегу снаряды, чтобы потом удобно и бесперебойно стрелять. Михлюй доставал из кошика свертки, разворачивал каждый, оповещал:

– Черный - миноносец. Оставим напоследок. Серый. Бронекатер. Тоже на после. Рыжий, верткий, пару много. Крейсер.

Михлюй, как совсем недавно и его мать, склонился над котенком, приложился к его красному мокрому носику. На какое-то мгновение веснушки на лице его потемнели и в глазах пробежала тень. Но только на мгновение. Задора и веселья поддали друзья, приспешили:

– Давай, не распускай нюни, не тяни резину.

И сверток с рыжим котиком взвился в небо, шлепнулся в воду почти на середине реки, на быстряке, где вода, казалось, аж грызет отмель. Может, именно это котенка и спасло. Вода сразу же приняла его, раздалась, подхватила и понесла. А когда явила его опять белому свету, он был уже недосягаем для снарядов воителей.

Набрякшая от воды газета разворачивалась. И вскоре котенок плыл по реке Лете на распростертом газетном листе, как на плоту. И там, на самой середине реки, с ним случилось невероятное. Ныряние в белом бумажном саване пошло ему на пользу. Омытые целительной криничной водой древней реки, глаза у него раскрылись. Водокрещение сделало его зрячим.

Котенок, словно сквозь туман, видел мальчишек на берегу, все они были для него на одну колодку, хотя немного выделялся Михлюй, что-то мелькнуло в нем знакомое. Похоже, еще не видя, еще на чердаке под боком у матери, он уже знал его, чувствовал, как и весь дом. И от Михлюя, казалось котенку, ветер доносит дух хаты и печи, то, чего его лишили, запах его молочных братьев и матери-кошки. Но все это уже отходило, отплывало вместе с оставленным на берегу родным домом. Набегало же совсем иное. Он видел. Видел синее бесконечное небо над собой, теплое рыжее солнце над головой. Солнце, будто бритвой разрезающее мутную бель пленки в его глазах. Перед ним была бесконечная стремительная гладь воды. Хотя речушка совсем маленькая. Но ведь и котенок маленький. Он еще даже не понимал и не представлял границы воды и неба. Вода и небо были для него едины. И, как ни удивительно, он ни капельки не боялся воды, словно это была его новая мать. А может, и на самом деле вода стала его матерью. И ее бесконечность, бесконечность неба, мира совсем не беспокоили его.