— Где же, в конце концов, икра, Генри? — спросила она капризно. — Я ее так и не видела!

— Да ты чуть не сидишь на ней, — весело отозвался мистер Джадд. — Ты же сама поставила ее на стул позади себя.

Розина Нанн торопливо водворила икру на стол и лучезарно улыбнулась всей компании.

— Генри у меня просто сокровище! Я такая рассеянная, никогда не помню, куда что кладу.

— Помнишь, как ты однажды засунула свои любимые груши в мешок с банными принадлежностями? — подмигнул Генри. — А потом забыла его в отеле. Да, мне в тот день пришлось попотеть: звонки, телеграммы…

— И, в конце концов, мои груши ко мне вернулись, — мечтательно произнесла мисс Нанн. — А вот мой опал… По лицу ее пронеслась тень невыразимой печали. Уже не раз в присутствии мистера Кина у мистера Саттертуэйта возникало ощущение, что он словно бы играет роль в какой-то пьесе. И сейчас это ощущение появилось вновь. Все происходящее казалось ему какой-то фантасмагорией, [6] реальным было лишь одно: каждому здесь была отведена определенная роль, а после слов «мой опал» должна последовать его собственная реплика. Он наклонился вперед:

— Ваш опал, мисс Нанн?

— Генри, у нас есть масло?.. Спасибо. Да, мой опал. Его ведь у меня украли… да так и не нашли.

— Расскажите, пожалуйста, — попросил мистер Саттертуэйт.

— Понимаете, я родилась в октябре, и опал должен приносить мне счастье. Но мне хотелось, чтобы это был не просто опал, а что-нибудь необыкновенное! Я долго искала — и наконец мне встретился этот камень. Мне сказали, что это один из самых красивых опалов в мире. Возможно, не самый крупный — примерно с двухшиллинговую монетку — но цвет, но блеск!..

Она вздохнула. Мистер Саттертуэйт заметил, что герцогиня почему-то беспокойно ерзает на стуле, но мисс Нанн уже было не остановить. Она продолжала, и благодаря неподражаемому богатству ее интонаций рассказ ее звучал как старинная печальная сага.

— Его украл у меня молодой человек, которого звали Алек Джерард. Он писал пьесы.

— Кстати, весьма недурные, — авторитетно заметил Вайз. — Да что говорить, я сам однажды полгода держал у себя какую-то его пьесу.

— Вы ее произвели? — осведомился мистер Томлинсон.

— Произвел? — удивился мистер Вайз. — Нет, разумеется! Но, представьте, одно время серьезно об этом подумывал.

— Там была прекрасная роль для меня, — вздохнула мисс Нанн. — Пьеса называлась «Дети Рахили» — хотя собственно героини по имени Рахиль в ней не было. Как-то он зашел в театр, чтобы переговорить со мной о роли. Он мне даже понравился — такой приятный, скромный с виду молодой — человек. Помню, — ее прекрасные глаза подернулись мечтательной дымкой, — он купил мне в буфете мятные сливки… Опал лежал на столике в моей уборной. Молодой человек сказал, что бывал прежде в Австралии и немного разбирается в опалах. Он еще поднес его к свету, чтобы получше рассмотреть. Вот тогда-то он, верно, и сунул его в карман. Вскоре после его ухода я заметила, что опал исчез. Тут началась такая шумиха, помните? Она обернулась к мистеру Вайзу.

— Еще бы не помнить, — буркнул мистер Вайз.

— У него дома нашли пустой футляр, — продолжала актриса. — И потом, он как раз тогда был на мели — и вдруг на следующий день у него, откуда ни возьмись, появилась приличная сумма, которую он внес в свой банк. Он объяснил это тем, что якобы его друг удачно поставил за него на скачках — но друга этого так и не нашли. Насчет футляра он сказал, что, вероятно, прихватил его по рассеянности. Вот уж, по-моему, совершенно бездарное объяснение — можно было бы придумать что-нибудь похитроумнее… Мне пришлось давать показания на суде, мои портреты печатались во всех газетах. Рекламный агент уверял меня, что все прекрасно, что лучшей рекламы вообще не придумаешь — но я бы предпочла свой опал!

И она грустно покачала головой.

— Может, попробуешь консервированных ананасов? — спросил мистер Джадд. Мисс Нанн просияла.

— Где они?

— Я их только что тебе передал.

Мисс Нанн посмотрела на столе, пошарила у себя за спиной, но нашла лишь серую шелковую сумочку. Тогда она нетерпеливо подняла с пола большую лиловую сумку, тоже из шелка, и, к удовольствию любознательного мистера Саттертуэйта, начала методично выкладывать на стол ее содержимое.

На свет появились: пудреница, губная помада, футлярчик для драгоценностей, моток шерсти, еще одна пудреница, два носовых платка, баночка шоколадного крема, нож с эмалевой ручкой для разрезания бумаги, маленькая темно-коричневая деревянная шкатулочка, пять писем, грецкий орех, лоскуток розового крепдешина, обрывок ленты и недоеденный круассан. Последними явились консервированные ананасы.

Эврика, — тихонько пробормотал мистер Саттертуэйт.

— Что вы сказали?

— Ничего, — торопливо ответил мистер Саттертуэйт. — Какой красивый нож!

— Да, мне он тоже нравится. Мне его кто-то подарил — не помню кто.

— А это индийская шкатулка, — заметил мистер Томлинсон. — Хитроумная штучка, да?

— Тоже чей-то подарок, — сказала мисс Нанн. — Она у меня уже давно. Она все время стояла на туалетном столике в моей уборной… Впрочем, что в ней красивого?

Шкатулка, выточенная из темного дерева, открывалась сбоку. А сверху помещались две деревянные пластинки, свободно вращающиеся в обе стороны.