— Мне она о них не сообщала. Я думаю, что она уедет отсюда очень скоро. Она меня не любит и никогда не любила. Должно быть, это моя вина, хотя я изо всех сил старалась держать себя достойно. Просто любая девочка восстает против молодой мачехи, мне кажется.

— А вам она нравится? — спросил я напрямик.

Она ответила не сразу, и я еще раз убедился, что Анна Протеро — человек честный и прямой.

— Вначале нравилась, — сказала она. — Она была такая хорошенькая девчушка. А теперь нет, теперь нет. Сама не знаю, в чем дело. Может быть, из-за того, что она меня не любит. Видите ли, я люблю, когда меня любят.

— Как и все мы, — сказал я, и Анна Протеро улыбнулась.

Мне оставалось выполнить еще одно дело, а именно — поговорить с Летицией Протеро. Это трудностей не представляло — я нашел ее в одиночестве в гостиной. Гризельда и Глэдис Крэм вышли погулять в сад.

Я вошел и закрыл за собой дверь.

— Летиция, — сказал я, — мне нужно с вами кое о чем поговорить.

— Да?

Я заранее обдумал, что буду говорить. Я протянул ей на ладони бирюзовую сережку и спокойно спросил:

— Зачем вы подбросили это в мой кабинет?

Я заметил, что она на мгновенье напряглась, но это было одно мгновенье. Она так быстро оправилась, что я не решился бы присягнуть в том, что видел собственными глазами это секундное замешательство. Она сказала небрежно:

— Я ничего не подбрасывала в ваш кабинет. Это не моя сережка. Сережка Анны.

— Это мне известно, — сказал я.

— Тогда при чем тут я? Не понимаю! Анна ее обронила, и все.

— Миссис Протеро была в моем кабинете только один раз после убийства, и она была в трауре. Вряд ли она могла надеть голубые серьги.

— В таком случае, — сказала Летиция, — она обронила ее раньше. — И добавила: — Это вполне логично.

— Весьма логично, — откликнулся я. — Я думаю, вы припомните, когда ваша мачеха надевала их в последний раз?

— О! — Она смотрела растерянным, доверчивым взглядом прямо мне в глаза. — А разве это так важно?

— Все может быть, — сказал я.

— Попытаюсь вспомнить. — Она сидела, сдвинув брови. Никогда еще Летиция Протеро не казалась мне такой очаровательной. — О! Да, — вдруг сказала она. — Они были на ней в четверг, я вспомнила.

— Четверг, — раздельно произнес я, — это день убийства. Миссис Протеро была в тот день в мастерской, в саду, но, если вы помните, она показала, что стояла снаружи, у окна, не заходя в комнату.

— А где вы нашли серьгу?

— Она закатилась под стол.

— Тогда, судя по всему, получается, — безмятежно сказала Летиция, — что она говорила неправду, да?

— Вы хотите сказать, что она вошла в кабинет и стояла у самого стола?

— А разве не так?

Она смотрела на меня чистыми, прозрачными глазами.

— Если хотите знать, — невозмутимо продолжала она, — я никогда не верила, что она говорит правду.

— Но я точно знаю, что вы говорите неправду.

— Это почему?

Она явно встревожилась.

— А потому, — сказал я, — что я видел эту сережку собственными глазами в пятницу утром, когда приходил сюда с полковником Мельчеттом. Она лежала рядом со второй на туалетном столике у вашей мачехи. Я даже подержал их в руках.

— О-о! — Она смешалась, потом вдруг перегнулась через ручку кресла и разрыдалась. Ее подстриженные светлые волосы почти касались пола. Поза была странная — удивительно красивая, полная по-детски необузданного отчаяния.

Я дал ей немного выплакаться, потом очень ласково спросил:

— Летиция, зачем вы это сделали?

— Что?

Она вскочила, резким взмахом головы откинув волосы назад. Она была ужасно перепугана.

— Что вы такое говорите?

— Из-за чего вы это сделали? Из ревности? Из ненависти к Анне?

— О да! — Она снова откинула волосы с лица и внезапно совершенно овладела собой. — Да, можете назвать это ревностью. Я Анну всегда ненавидела — с того самого дня, как она приехала сюда. Строила из себя королеву. Я забросила эту чертову штуку под стол. Я хотела, чтобы у нее были неприятности. И были бы, если бы не вы — как вас угораздило трогать чужие вещи на туалетном столике! И вообще, духовному лицу не подобает быть на побегушках у полиции!

Она так по-детски обрушила на меня свой гнев, что я не обратил на ее слова никакого внимания. В эту минуту она и вправду выглядела несчастным, обиженным ребенком.

Едва ли ее ребяческая попытка насолить Анне заслуживала серьезного внимания. Так я ей и сказал, добавив, что верну сережку хозяйке и ни словом не упомяну, где я ее нашел. Девушка, казалось, была тронута.

— Вы очень славный, — сказала она. А потом, помолчав, добавила, отвернув лицо и с трудом подбирая слова: — Знаете, мистер Клемент, я бы на вашем месте отослала Денниса отсюда, и поскорее.