Я всегда считал драгоценности вульгарщиной; кольцо с печаткой и булавка для галстука для мужчины, а для женщины — несколько безделушек, очень скромных, в хорошем вкусе — но это было пределом.

Однако, Лу была абсолютно другой. Она могла носить любое количество барахла и с феерической быстротой менять его, не моргнув глазом. Я купил ей вчера днем в Картье пару сережек — три алмаза на нитке, светло-голубая подвеска изящной грушевидной формы… И когда она ела, пила и говорила, они покачивались рядом с уголками ее рта в самой изысканной манере, и вовсе не опошляли ее.

Я понял, что мой долг, как женатого мужчины, купить ей ту нитку жемчуга с большой черной жемчужиной как подвеской. А там было еще кольцо с неограненным изумрудом! Как безумно это могло бы смотреться с ее волосами! И еще, разумеется, когда мы вернемся в Англию, она должна быть представлена ко Двору — не вижу в этом ничего унизительного для нас, Пендрагонов, но кто там приводит свою жену на прием без диадемы.

И, кроме того, вы же знаете каковы портнихи!

Просто не существует предела вещам, которые цивилизованный мужчина должен иметь, когда он женится! И вот он я, открыт для всех намерений и замыслов — очередной кандидат на пособие неимущим.

Я рывком выбрался из своих грез. Мой ум созрел для действия. В голове сложился план, и я решил взять быка за рога.

Лу истерично смеялась над каким-то дурацким анекдотом.

— Послушай, Фекклз, — сказал я. — Надеюсь, что ты расскажешь мне побольше об этом нефтяном бизнесе. Сказать тебе по правде, я не такой уж богатый человек, каким ты, наверное, меня считаешь…

— Мой дорогой друг… — протянул Фекклз.

— На самом деле, можешь быть уверен — все действительно было очень хорошо, когда я оставался холостяком. Неприхотливые вкусы, ну ты понимаешь. Но с этой маленькой леди о вкусах не поспоришь.

— Ну разумеется, — очень серьезно ответил Фекклз. — Да, я отлично это осознаю. Я бы выразил это следующим образом — дела обстоят так, что твой настоящий долг перед собой и перед твоими наследниками состоит в том, чтобы сделаться преуспевающим богачом. Но, как ты знаешь, деньги стали страшно кусаться после войны. Принимая во внимание коллапс иностранных валют, ослабление покупательной способности денег и то, что все золото мира заперто в Вашингтоне, картина складывается довольно неприглядная. Но, впрочем, как ты понимаешь, просто существуют такие ситуации, при которых перед человеком с настоящими мозгами раскрывается масса возможностей. Викторианское процветание сделало всех нас богатыми, но мы не знаем, ни как удержать это богатство, ни что с ним делать дальше.

— Да, — вставил я, — позолоченные грани имбирного пряника, похоже, начали осыпаться.

— Ну да ладно, послушай, Пендрагон, — сказал он, поворачивая свой стул наполовину так, чтобы встретиться со мной лицом к лицу под прямым углом, и делать свои замечания, постукивая по тарелке своей «Короной», — будущее связано с двумя вещами, причем развернуться можно настолько, насколько позволяют большие деньги. Одна из них нефть, другая — хлопок. Сейчас я ничего не знаю о хлопке, но я даю голову на отсечение любому толстосуму, что если он возьмет да и вложит в нефть четыре тысячи пунктов на двенадцать тысяч сверх того, то он может, вопреки всему, не слезать всю оставшуюся жизнь с дивана.

— Да, я понимаю это, — воодушевленно отозвался я. — Конечно, я не знаю азов финансового дела; но то, что ты говоришь, абсолютно исполнено здравого смысла. И у меня есть своеобразное чутье на такие вещи, я надеюсь.

— Почему? То, что ты так говоришь, это очень любопытно, — возразил Феккльз, как будто в великом удивлении. — Я и сам думал примерно также. Мы знали, что у тебя есть смелость и отвага, и это самое существенное в любой игре. И делать деньги — величайшая из существующих игр. Но, помимо прочего, у меня есть предчувствие, что у тебя правильно повернуты мозги для такого бизнеса. Ты столь же проницателен и расчетлив, прямо как доктор прописал, и у тебя кроме того хорошее воображение. Я не имею в виду те дикие причуды фантазии, которые ты находишь в своих прихотях, а говорю о хорошем, здравом, основательном воображении.

Если бы обстановка была обыденной, я сразу должен был обеспокоиться столь прямым и лестным комплиментом от человека, который, судя по всему, прекрасно во всем разбирался, и отождествлял свой собственный мозг со всеми блестящими мозгами по всему миру. Но в моем настоящем настроении я принял это замечание как довольно естественное.

Лу засмеялась мне в ухо.

— Это правильно, Петушок, дорогой, — защебетала она. — Это то, куда ты врываешься и выигрываешь. Пришел, увидел, победил. Я действительно должна была иметь эти жемчужины, ты же понимаешь.

— Она совершенно права, — согласился Феккльз. — Когда ты разберешься со своим медовым месяцем, присоединяйся ко мне, и мы, засучив рукава, вступим в игру во имя всего этого изо всех сил, и когда выйдем из нее, Дж. Д.Рокфеллер будет кусать локти.

— Ладно, — сказал я, — будем жить настоящим. Я не хочу бесцеремонно вмешиваться, но если бы я мог пригодиться тебе в этой твоей сделке…

Феккльз кивнул головой.

— Нет, — промолвил он, — это вовсе не такое дело, как может казаться на первый взгляд. Я вкладываю в сделку все до последнего шиллинга; но это рисковый бизнес, как ни крути, и я не могу рассчитывать, что ты вложишь пять тысяч в качестве первого пая. Конечно, будет довольно здорово, если все это пройдет…