Уорик посмотрел на меня, и я заметил, как он сам побледнел.

– Был, - произнес он многозначительно.
– Может быть, вы правы, и он в самом деле был извергом. Но не забывайте: Мейси украл жену.

– Обречь на такую пытку! Он сознательно придумал истязание, которое сведет человека с ума. Уорик, этому нет оправдания!

Он взглянул на меня и медленно развел руками.

– Может быть, вы правы. Я тоже думаю, что он перестарался. Но вы еще не дослушали до конца.

Я закрыл глаза и в голове моей мелькнула мысль: что если под каким-нибудь предлогом удрать от Уорика? Но, несмотря на страх, любопытство взяло верх.

– Давайте дальше, - я откинулся на спинку кресла, закрыв глаза и сжав руки. Мне представилось, что уховертка потихоньку день за днем ползет в моей собственной голове, съедая мой мозг, и невольно стиснул зубы от воображаемой боли.

Уорик не спешил.

– Я уже рассказывал вам, - сказал он, - что Рона была вынуждена ухаживать за Мейси, когда он стал получше, но все еще был слаб, Тринг все равно настаивал, чтобы она присматривала за ним, хотя сам стал появляться у больного значительно чаще.

– Как-то за полдень Рона была одна с Мейси в его бунгало; мальчик-слуга куда-то ушел. Рона сидела на веранде, а Мейси спал. Надвигались сумерки. Вокруг сновали летучие мыши. Летающие лисицы, отягощенные фруктами, возвращались в свои норы. По полу бегали неизбежные в тропиках крысы. Свет еще не включили. Это был зловещий сумеречный час. Рона уронила шитье и пыталась подавить слезы. Внезапно из спальни донесся крик:

– Моя голова! Ухо! О Боже! Мое ухо! О Боже! Какая боль!

– Началось!

Уховертка забралась внутрь. Рона влетела в комнату. Конечно, ничего не было видно. Затем на какое-то время Мейси успокоился, потому что уховертка затихала, она или засыпала или была сыта. Потом мерзкое существо начинало шевелиться или кормиться вновь, и Мейси снова кричал от боли.

– Так продолжалось день за днем. То боль, то облегчение от нее. Каждый день для Мейси и Роны стал адом мучительного ожидания, вечного ожидания боли, которая ползла и ползла, извивалась и вертелась, и двигалась медленно, очень медленно через мозги Мейси.

Уорик молчал так долго, что я невольно открыл глаза. Лицо его было мертвенно бледным. К счастью, своего собственного лица я не видел.

– А Тринг?

– Часто заходил, выражал притворное сочувствие и давал Мейси наркотики - Рона впоследствии обнаружила, что эта была просто подкрашенная водичка. Настаивал, чтобы Мейси для лечения перенесли на побережье, прекрасно осознавая, что тот был слишком слаб и измотан и о малейшем перенапряжении не могло быть и речи. И когда Мейси превратился в настоящую развалину, уничтоженную как духовно, так и телесно, с пустыми затравленными глазами, дергающимися пальцами и немощной плотью - уховертка вылезла через другое ухо.

– Случилось так, что при этом присутствовали Тринг и Рона. Должно быть, Мейси испытывал невыносимую боль, за которой последовало легкое облегчение. Потом, почувствовав, как что-то щекочет его щеку, он поднял руку, чтобы почесаться. И тут его пальцы наткнулись на тонкие волоски уховертки. Инстинкт сделал все остальное. Смекаете?

Язык мой слишком пересох. Вместо ответа я кивнул, и Уорик продолжил рассказ.

– Естественно он захотел посмотреть, что же у него в руках. И сразу все понял. Даже Рона не сомневалась. То там, то здесь на волосках уховертки отчетливо виднелись кровь вперемешку с серой и серым веществом.

– Некоторое время все трое молчали. Наконец Мейси прошептал:

– Боже мой! Боже мой! Какой ужас!

– Рона разрыдалась. Только Тринг молчал, и это оказалось ошибкой. Молчание встревожило Мейси, каким бы слабым он ни был. Он посмотрел сначала на Рону, потом на Тринга, и тут Тринг отвел глаза. Сомнений не было. Сжав насекомое пальцами, Мейси с проклятьями швырнул его прямо в лицо Трингу. Потом съежился и зарыдал так, что даже затряслось кресло.

Уорик снова замолчал. Оставалось неясным, собирается ли он продолжать свой рассказ. Признаться, я уже достаточно услышал, но все-таки мне казалось, что должен был быть какой-то эпилог.

– Это все?

Уорик покачал головой.

– Почти, но не совсем, - сказал он, - Рона прекратила плакать и уставилась на Тринга - теперь она не осмеливалась подойти и помочь Мейси. Она видела, как он поднял с пола мертвую уховертку и стал рассматривать ее со всех сторон под увеличительным стеклом, которым пользовался каждый день, изучая болезни листьев некоторых видов растений, как страх и разочарование меняются на его лице выражением коварства и злобного удовлетворения. И тут наконец заговорил.