Борис Степанович Житков
"Мираж"
Прежде я напишу о "Мираже". У меня сейчас воспоминанья о нем, как о таинственном чуде. Он пришел в ночь перед гонкой, стал поодаль от других на якоре. Он стоял и не глядел. Все яхты глядели, подмигивали блеском меди, болтали на ветре полуспущенными парусами, другие грозили бушпритом казалось, высунулся он вперед не в меру. На всех хлопотали около снастей, перекрикивались. "Мираж" стоял, строго вытянувшись обтянутым обводом борта, с тонкими, как струны, снастями; казалось будто он подавался вперед, будто, стоя на якоре, шел.
Ничто не блестело. Ни одного человека на палубе. Это никого, как видно, не удивляло; казалось, такой пойдет без людей. Я не мог отвести глаз: он был без парусов, но он стоя шел. Я все смотрел на эти текучие обводы корпуса плавные и стремительные. Только жаркой, упорной любовью можно было создать такое существо: оно стояло на воде, как в воздухе.
– Видал ли?
– Мой хозяин подтолкнул меня локтем и кивнул на "Мираж".
Я должен был вести его яхту. Дело шло не только о чести: полуторатысячный приз. Один только: первый.
– Что думаете?
– шепотком спросил хозяин и метко в меня прищурился сбоку. Потом вытащил свой золотой хронометр.
– Там поговорим, - и застучал английскими ботинками по каменному трапу к шлюпке. Подстелив под белые брюки платочек, сел в корму.
Даже сажень отойдешь от берега, и вас охватывает вода. Вы чувствуете ласковую мягкость под ногами, там, под дном шлюпки, плотный запах морской воды, яркие зайчики на зыби - глянуть и отвернуться. Мне стало весело от воды с солнцем, я уж не думал о призе, о конкурентах, мне просто хотелось выйти поскорей в море, в веселый ветер, в живую зыбь и вот поглядеть бы, как этот "Мираж" будет делать свое дело.
На яхте боцман пришивал к парусу наш гоночный номер: белый квадрат с цифрой 11. Мне не о чем было хлопотать: команда "надраена". Все маневры она производила без запинки ночью. Снасти первейшего качества. Гоночные паруса пойдут в работу нынче всего третий раз. Я смотрел на "Мираж" и случайно увидел, что наша шлюпка подошла к одной яхте. Мой белый хозяин что-то говорил через борт и отвалил дальше. Что за визиты? До гонки оставался час. Ровно в десять - пушка и старт. Старт "хронометрический". Это значило, что каждому отметят время, когда он вышел и когда пришел. Выходить можно в любой момент в течение десяти минут. Затем дается второй выстрел из пушки, и после "старт закрыт". То есть, если ты прошел старт после второго выстрела, то не считаешься участником гонки. На старт уже вышел буксирный пароход. Там судейская комиссия, дамы с зонтиками и оркестр музыки. Этой музыки не любили - она принижала: балаган или карусели?..
Я сказал ставить грот, и парус стал медленно подыматься. Смятую пока парусину бойко принялся трепать ветер. Мне надо было теперь смотреть, чтоб парус стал в меру туго. Я стоял, задрав голову. Мачта чуть забила в небо, и белый, как сливки, парус вырастал и оживал. Я хотел забежать и глянуть с носа на все это дело, как тут за мной прислал хозяин - просят в каюту.
В кают-компании сидело трое: двое наших и один иногородний. Хозяева яхт. Они были тоже в белых костюмах.
Мой хозяин брезгливо и зло насупился на меня.
– Мы останемся с носом.
– У него вздернулся ус. Он сделал пальцами нос.
– И они тоже.
– И он направил нос поочередно на каждого.
– Я предлагаю "коробку". Бросьте, это вполне законно. Первый старт проходит "Мэри", - он ткнул на иногороднего.
– "Миражу" выскочить первому мы не дадим. Затем "Зарница" и "Джен". Теперь пусть они, - хозяин мой ткнул толстым пальцем в стол, будто поймал блоху, - а тотчас следом мы. Стойте! Стойте! Мы потому, он стал грозить мне пальцем, он уж весь вспотел от азарта, - потому, что у нас паруса больше всех и на попутном ветре мы ему закроем ветер. Он вправо, - хозяин оскалился от улыбки и мотнул задом вправо, - а там "Зарница"! Он влево - а это тебе собака?
– и он ткнул на гостя.
– То есть "Джен", я говорю, собака? И вот выкуси, вы-ку-си!
– И хозяин сложил шиш и, вывернув локоть, завил шиш под самую палубу.
– И вполне, вполне законно! Раз ты такой ходок, вырывайся своим ходом-то знаменитым!
Он стал обмахиваться фуражкой. Лицо уж серьезное, законное, будто о просроченном векселе речь.
– Что вы хотите сказать?
– Вы-то, такой руленой, не сумеете закрыть ветер? Бросьте! Именно вы!
– Да с вами, - галдели гости, - мы уж... Да что говорить!
– и меня хлопали по спине.
Мне это польстило.
Хозяин выдернул золотой хронометр.
– Ну, я скажу вирать якорь.
Оставалось полчаса. Я выскочил наверх и глянул: "Мираж" все так же стремительно стоял, не глядел на меня и не поднимал парусов.
Мы снялись и побежали из порта. Я оглядывался на "Мираж". Вдруг я увидал белую птицу; она, чуть наклонив крыло, летела над морем - я не узнал "Миража", я не видал, когда он поднял паруса. Казалось, не было корпуса: одни паруса, как перья, гнало ветром над водой.
Без шума, без всплеска он проскользил мимо нас и бросил, как стоячих.
– Машина, - сказал наш боцман и покрутил головой.
Хозяин сплюнул за борт.
Ветер с утра заметно упал. Я все последнее время следил за погодой и ждал, что к полудню будет мертвый штиль. С двух часов пойдет ветер с моря и раздуется часам к пяти до свеженького. К этому времени мы рассчитывали закончить нашу дистанцию.