– Вы с дирижабля, правда?
– продолжал тот спрашивать. Их уже обступила толпа. Куда делись чернокожие, - Рене так и не узнал. Но его все называли по имени, говорили, что даже послан отряд для его розысков. Рене вели к дворцу наместника, к тому белому зданию, которое он издалека еще заметил. Он узнал, что с дирижабля дали радио в Джибути, чтоб искали в пустыне его, Рене. Он покраснел и смутился:

"Они, может быть, сами в отчаянном положении и все-таки подумали обо мне, а я о них ни разу и не вспомнил от радости".

Вся радость сразу сошла с Рене, и он, уже встревоженный, вбежал в кабинет наместника.

Казалось, ураган дул не ветром, а ревел потоками воды с неба. Стало темно, улицы Парижа обратились в мутные потоки. Где-нибудь сорвет вывеску и, как листок бумаги, унесет в пространство. Улицы опустели, и только кое-где наобум пробирался против потока запоздавший автомобиль.

Но в сквере у подножия Эйфелевой башни толпилась кучка народа. Порывы урагана выворачивали дамские зонтики, рвали мокрую одежду. Эйфелева башня это железный великан; он упруго выгибался, он уперся своими решетчатыми ногами в мощный фундамент и сопротивлялся урагану. Ветер выл в железных переплетах этажей, и вся башня гудела. Она держала антенны беспроволочного телеграфа - это ухо, которое услышит голос из далекой Америки, уловит мольбу гибнущего в океане судна и затерянного в бесконечном пространстве дирижабля.

И на полмира может крикнуть Эйфелева башня: без промедления, мгновенно электрическая волна донесет ее голос и на берега Амазонки, и в Ледовитый океан, и в пустыню Сахары; и маленькая походная станция услышит ее мощный голос.

В темном воздухе фосфорическим светом вспыхивали линии антенн.

А толпившиеся у станции телеграфа люди с нетерпением ждали новых известий с дирижабля. Тут дежурили корреспонденты газет, родственники воздухоплавателей, просто любопытные. А под землей, где была скрыта станция, шла своя работа, и депеши со всех концов мира высокие антенны ловили и передавали, - сейчас это был вопль о помощи с Атлантического океана, стоны гибнущих в Средиземном море судов.

Но тех, кто стоял под проливным дождем у станции, интересовала только судьба дирижабля 126Л.

Неподалеку от башни кафе было битком набито мокрыми посетителями. И все-таки хлопали двери, и входили новые и новые. Все спорили, кричали, все были так возбуждены, что незнакомые люди говорили между собой как приятели.

– Мосье!
– кричал только что вошедший, с которого ручьями текла вода. Слушайте последнее известие: корабль поврежден, из него выходит газ, они спускаются. Телеграмму подхватила Аденская станция и передала сюда!

Все на минуту стихли. Всем представилось, что среди урагана и тьмы корабль падает на неведомую землю. Но сейчас же снова загудели на все лады, обсуждая положение корабля.

– Сама мадам Жамен на станции!
– кричал кто-то.

– Ура!
– закричал кто-то.
– Телеграмма из Джибути: Рене там.

– Ловкий малый!
– кричал кто-то.

– Бросил товарищей!
– перекричал все голоса какой-то военный.

И опять невообразимый гомон и крики. Так прошло полчаса, и взволнованное море голосов начало утихать: новых сведений никто не приносил. Вернувшийся с телеграфа человек, мокрый, как будто он только что переплыл Сену, влез на стул и прокричал:

– Граждане! Дирижабль обещал телеграфировать каждые десять минут; вот уже скоро час - никаких известий оттуда.

Все замолкли, и слышно стало, как потоки ливня шумели на дворе.

– Рене телеграфирует, - прибавил говоривший, - что там, в Джибути, тихо...

– Во дворце наместника, наверно, нет сквозняков!
– зло сказал военный из своего угла.
– Хорош гусь! Сидит и коньяк потягивает...

Глава II

Уже вторые сутки дирижабль 126Л несся в воздухе. Команда сменяла вахты так же исправно, как исправно работали моторы. Выбившийся из сил Лантье напряженно соображал, как теперь быть. А подумать было о чем.

– Где мы?
– приставал к нему Леруа.

– Над землей Сомали, - усталым голосом сказал Лантье.

Леруа требовал, чтоб Лантье точно указал их положение, и тащил инженера к карте.

– Что за возня в коридоре?
– тревожно спросил вошедший профессор, - вся команда на ногах.

– Мы идем вниз, - сказал Лантье.
– Газ выходит из корпуса корабля. Команда выбрасывает балласт.

– Черт возьми! Он может весь выйти!
– кричал Леруа в тревоге.

– Может, - сказал Лантье, в его усталом голосе послышалась опять прежняя твердость.
– Газ может выйти, но мы рассчитали так, что дирижабль не опустится на землю, пока мы не достигнем берегов Индийского океана.

– Вы телеграфировали о нашем положении?
– беспокоился Леруа.

– Наш телеграф не достигает теперь ни одной радиостанции, и наших депеш никто не слышит. Но, простите, я устал, я усну часа на два.

– Ложитесь, ложитесь, голубчик!
– засуетился профессор, подсовывая подушку.

Лантье повалился на диван и сейчас же заснул.

А капитан Жамен распоряжался в коридоре выбрасыванием балласта; его выбрасывали порциями через определенные промежутки времени. Все пять моторов работали полной силой, и корабль несся со скоростью ста двадцати двух километров в час на юго-восток к берегам океана.