– Хорошо, гражданка! Согласны! А только если помрет баба от ваших щипцов, мы доктора отсюдова живым не выпустим.

Зина побледнела. Старик это заметил и повторил зловеще:

– Не уйдет тогда отсюдова!

– Да вы с ума сошли! Что ему, удовольствие, что ли, ехать сюда за семь верст, не спать ночь, возиться с вашей больной?

Выгода ему какая от операции? Да делайте, что хотите, пускай помирает! Мы вам хотим оказать помощь, а вы нас убивать собираетесь! Очень надо! Мне здесь больше делать нечего! Уезжаю!

– Мокей, погоди!
– Коротконогий отвел старика за рукав в угол и что-то стал ему шептать. Старик воротился к Зине.

– Хорошо! Согласны! Ладно! Пускай делает, что хочет. Что ж бабе помирать... Ладно! Согласны.

Но смотрел страшно, и в глубине слов пряталась угроза.

Зина воротилась в чистую избу. Ее била нервная дрожь. На широкой кровати из красного дерева с золотыми веночками Акулина стонала слабеющими, прерывистыми стонами. Углы были окутаны сумерками. Вдали, в саду усадьбы, теперь гулко, во весь голос, заливались соловьи.

Зина верила в Кайзера восторженной, молодой верой. Но теперь она ясно представила себе, что будет, если... Да! Что - если?.. Предупредить его, когда приедет? Но вся душа ее возмутилась. Она так ясно представляла себе, как головка ребенка застряла в путях матери, как ослабевшие потуги не могут дальше гнать его, какую волшебную, ослепительную помощь аут могут оказать щипцы. И они вдруг ничего не станут делать? И будут бездеятельно смотреть, трусливо поджав руки? Зину охватило гордое чувство. Она и представить себе не могла, чтобы Кайзер из-за страха перед этим стариком отказался от операции. А тогда зачем его напрасно волновать?

Скоро уж должен приехать. Зина пошла в черную избу посмотреть, есть лп горячая вода. Медленно входили новые мужики, немые, мрачные; внимательно оглядывали ее и садились по лавкам.

Воротилась к роженице. Пришла старуха, засветила керосиновую лампу. Потом села у двери на лавку, подперла щеку и принялась жалостливо вздыхать, поглядывая то на стонущую Акулину, то на взволнованную Зину. И неизвестно было, кого она жалеет, - сноху или доктора, которого сейчас будут убивать мужики.

В темноте, гремевшей соловьями, раздался под окнами шум колес. В сенцах зазвучал громкий голос доктора Кайзера:

– Где больная? Куда пройти?

Старуха, низко кланяясь, открыла дверь. Кайзер вошел с желтым чемоданчиком в руках и весело сказал:

– Здравствуйте!.. Ну, старушка, вы уйдите, не мешайте нам.

Поставил на лавку чемоданчик, подошел к роженице, взялся за пульс и покрутил головою.

– Что?
– со страхом спросила Зина.

Он беспечно ответил:

– Ничего!

И тщательно стал ощупывать под грубой рубахой огромный живот роженицы. Потом скинул пиджак, Зина помогла ему надеть белый халат. Он засучил красивые, мускулистые руки.

– Где тут умыться?

Зина вывела его в сени, подняла лампу над большим рукомойником с грязною, треснувшею мраморною доскою. Кайзер нажал педаль, стал мыть и тереть щеточкою руки. Спросил весело:

– Откуда здесь такой рукомойник?

– Из усадьбы княжеской. По всем избам вещи оттуда.

Дверь в черную избу была открыта, от керосиновой коптилки поднималась в темноту медленно крутящаяся струйка копоти. По лавкам сидели молчаливые мужики и смотрели на доктора. Кайзер удивленно поднял брови, взглянул на Зину:

– Чего это там собрались? Свадьба, что ли? Непохоже - сидят, как на похоронах.

У Зины задрожали губы, но ничего не ответила.

Доктор исследовал роженицу, встал и решительно сказал:

– Конечно, щипцы! И медлить нельзя. Прокипятите их...

Чего это у вас так руки дрожат? Аи-аи, товарищ! Разве можно так волноваться!

У самого у него в глазах горел тот веселый, спокойно-уверенный огонь, какой Зина привыкла видеть у него перед ответственной операцией. И опять она твердо поверила, что все у него кончится хорошо. И все-таки засученные по локоть девически тонкие руки Зины дрожали, когда она наложила фланелевую маску на лицо бабы и стала капать на маску хлороформ.

Операция была трудная. Мышцы на засученных руках Кайзера поднимались буграми, но щипцы оставались на месте. Зина с ужасом поглядывала на доктора и старалась прощупать исчезающий пульс у роженицы. Кайзер покрутил головой.

– Nun!

Und gehst du nicht willig, so brauch ich Gewalt!

(Неволей иль волей, а будешь ты мой!)

Он перехватил руками блестящие ручки щипцов, ушел головой в плечи, стиснул зубы, и мышцы на его предплечиях стали вздуваться, как будто кто надувал их воздухом, В черной избе тускло чадила коптилка, за окнами гремели в саду соловьи. По скамейкам у стен сидели мужики, молчали и ждали.