– Простота – последнее слово, какое бы я использовал для описания этого, – ответил Авакли.

– Значит, мы имеем дело со случаем преднамеренной диверсии, – заключил Гарош.

Авакли пожевал нижнюю губу. – А это, сэр, уже по вашему департаменту. Полагаю, на данный момент я предпочту придерживаться нашей исходной формулировки. «Событие искусственного происхождения». А для объяснения я передаю слово доктору Уэдделлу, который, – над высоко поднятыми бровями Авакли на мгновение обозначилась легкая морщинка, – помог нам проследить всю причинно-следственную цепочку. Доктор Уэдделл, прошу вас.

По этой морщинке Майлз сделал вывод, что Уэдделл-Канаба вел себя как обычно – был просто блестяще умен и отвратительно несносен. И если когда-нибудь он лишится своего выдающегося ума, то, несомненно, весьма удивится тому, какое воздаяние навлечет на него его отвратительный характер. Но Авакли слишком честный ученый, чтобы заявлять о чужих достижениях как о своих собственных. Уэдделл занял возвышение, его аристократическое лицо было сейчас усталым, напряженным и чуточку самодовольным.

– Если вы хотите поглядеть на преступника – непосредственного виновника, так сказать – то вот его портрет. – Уэдделл пробежался пальцами по управлению головида. Над пластиной спроецировался в воздух сложной формы ярко-зеленый комочек, медленно вращавшийся. – Разумеется, цвет – это компьютерная добавка – я тут немного воспользовался привилегией художника, – а увеличение составляет несколько миллионов раз. Это, джентльмены, биоинженерный апоптотический прокариот. Точнее, так я его реконструировал.

– Это… что? – спросил Майлз. – Попроще, пожалуйста.

На лице Уэдделла мелькнула болезненная улыбка – возможно, он принялся обыскивать свою память в поисках односложного слова. Майлз пожалел о том, что выпил последние четыре бутылки пива.

– Маленький жучок, который поедает всякую всячину, – предпринял попытку Уэдделл, рассчитывая на дальнейшую необходимость перевода.

– Не настолько упрощенно, – сухо заметил Майлз. Сидящие вокруг стола барраярцы, понимающие, каково могущество Имперского Аудитора, при таком тоне поежились, а иммигрант Уэдделл – нет. «Никогда не спорь с педантом о терминологии. Потратишь время зря и надоешь педанту.» Ладно, допустил Майлз. – Прокариот. Так. Реконструированный?

– Я перейду к этому через минуту, милорд Аудитор. Его едва можно квалифицировать как форму жизни, поскольку он меньше и проще мельчайшей бактерии, но он выполняет две жизненные функции. В каком-то смысле можно сказать, что он «ест». А именно, он вырабатывает протеолитический энзим, который разлагает белковую матрицу, присутствующую в эйдетическом чипе и еще в некоторых родственных ему и производимых в галактике нейро-устройствах для расширения функций мозга. Он разрушает только это и ничто другое. Затем, поглотив получившиеся в результате питательные вещества, он воспроизводит себя простым бинарным делением. Популяция таких прокариотов, имея в своем распоряжении запас (как это было здесь) протеинов чипа, на которых она сможет кормиться, начнет последовательно удваивать свои размеры в обычной геометрической прогрессии – до определенного момента. Прокариот запрограммирован на самоуничтожение после некоторого количества циклов деления. К тому моменту, как мы получили чип для анализа, почти все они это и проделали, оставив мне миленькую головоломку из фрагментов картины. Еще неделя – и анализировать было бы нечего.

Гароша передернуло.

– Итак, он был разработан специально для Иллиана? – спросил Майлз. – Либо это коммерческий продукт – или как?

– На ваш первый вопрос я ответить не могу. Но могу считать большую часть истории его производства с молекулярной структуры. Во-первых, кто бы его ни создал, он не начинал с нуля. Это модификация уже существующего, запатентованного апоптотического организма, изначально спроектированного для разрушения нейронных тромбов. На некоторых молекулярных фрагментах еще читается код галактического патента на это совершенно законное медицинское применение. Модифицированный прокариот, однако, не несет на себе никаких опознавательных знаков лаборатории, откуда он вышел, меток патента или лицензии. Кстати, изначальный патент получен примерно десять лет назад, что дает вам точку отсчета в определении временнОго интервала.

– Это и был мой следующий вопрос, – отозвался Майлз. – Надеюсь, мы сможем сузить временные рамки еще больше.

– Конечно. Но вы видите, как много мы уже смогли узнать просто по кодам или их отсутствию. Оригинальный медицинский прокариот был похищен и нелегально использован для иных целей, и люди, его модифицировавшие, явно не были заинтересованы его узаконить и пустить в массовое производство. Налицо все признаки одноразовой работы для разового заказчика.

– Это, случайно, не подпольная джексонианская разработка? – спросил Майлз. «Ты-то должен знать».

– Некоторого рода краткие команды, встроенные в них, здорово наводят на эту мысль. К сожалению, лично я с ними не знаком.

Значит, это не что-то вышедшее из лабораторий Бхарапутры, бывшего работодателя Уэдделла-Канаба. Это было бы счастливым совпадением. Но есть еще добрая дюжина других джексонианских Домов, где могли бы взяться за небольшую работенку вроде этой. За плату.

– Так сколько стоит эту штуку изготовить? Или, скорее, заказать ее изготовление?

– М-м… – Уэдделл задумчиво уставился в пространство. – Фактические лабораторные издержки составляют где-то не более пятидесяти тысяч бетанских долларов. Но кто знает, какова может быть наценка. Любое дополнительное требование секретности со стороны покупателя – и цена возрастет, э-э, где-то впятеро. Или больше, в зависимости от того, что может предложить рынок.

Значит, это работа не какого-то одного психа, разве что это был фантастически богатый одинокий псих. Возможно, какая-то организация. На ум мгновенно пришли комаррские террористы – к сожалению, как они приходили всегда.

– А может это быть работой цетагандийцев? – спросил генерал Гарош.

– О нет, не думаю, – ответил Уэдделл. – Совсем не в их стиле. С точки зрения генетика. Цетагандийская работа отличается своим качеством, оригинальностью и, я бы выразился, элегантностью. А это – для сравнения – сделано кое-как. Эффективно, заметьте, но кое-как. На молекулярном уровне.