– Вы сегодня ели рис?
– спросил нас солдат.

– Ну да, - ответили мы. Его передернуло.

– Я по горло полон этой гадостью. Знаете, что для меня значит эта долбаная победа? Никогда в жизни больше не есть риса.

Потом он с тоской добавил:

– Но я бы с радостью пожрал японской приманки для селедки. Твердой и сладкой - как та дамочка, что укокошила моего дядюшку Луи.
– Приманка была единственной радостью для пехотинцев.
– Но вам, ребята, не стоит беспокоиться. Вы уже доедаете рис.

– Как так?
– спросили мы.

Он скорчил гримасу, посасывая сигарету.

– Первая была отрезана с тех пор, как мы оказались здесь. Эти чертовы военно-морские силы оставили нас. Кто нас снабжал - так это летчики и те ребята, что сокрушили блокаду узкоглазых. И если бы не те продукты, что нам достались от япошек, мы бы уже питались корой и корнями. Но вы не будете есть рыбьи головы и рис, потому что продукты и люди теперь прибывают каждый день.

– Похоже, события принимают иной оборот, - сказал я.

– Возможно. Но вы все равно выполните свою работу здесь.

– Кажется, аэродром хорошо охраняется, - добавил я.

Барни оглянулся на взлетную полосу: самолеты взлетали, солдаты толкались, продукты выгружали. Барни кивнул.

– Ребята, если вы, конечно, не возражаете, что я буду называть старших господ - таких, как вы, - ребятами. Вот вам мой последний совет: настройтесь на самое худшее.

Конечно, он был прав. Узкоглазые были везде - по всему периметру острова, включая канал Силарк, или как его называли - Айронботтом5 Саунд. Это название он получил потому, что на его дне покоилось шестьдесят пять или более военных судов. Половина американских - половина японских. Ночной обстрел со стороны канала означал, что поле Хендерсона было, по сути, окружено. Его безопасность была такой же показной, как спокойствие прибрежных пальм.

Вскоре мы уже направлялись мимо Хендерсона к реке Матаникау в пяти милях от нас. Западный берег реки удерживали япошки, поэтому мы не могли переправиться через реку. Снаряды взрывались вокруг нас, сотрясая землю и тех существ, которые ползли по ней, включая нас. Мы медленно продирались сквозь густые кусты, шипы и кустики куманики, которые цепляли нас. Дым от снарядов поднимался вокруг как темные, грязные облака.

Но мы не были единственными ползающими существами. Мы ползли по змеям, и они ползли по нам. Нам попадались такие жуки, которые даже в страшном сне не снились обитателям чикагских многоквартирных домов. Но подходит ли слово "жук" к твари размером с кулак и длиной в три дюйма? Мелькали ящерицы, показывая свои раздвоенные языки, пятились сухопутные крабы, похожие на расчлененные руки скелетов. Но самое главное - это москиты. Москиты были везде. Не сказать, конечно, что их был целый рой, но они были всегда, и мы доходили до истерики, не в силах выдерживать их дольше.

Но вот мы добрались до окопов, в которых прятались Первые, ожидая, чтобы их сменили. Мы подползли к окопам, а они отползли от них. В окопе было два-три человека. Барни и я оказались с этим мальчиком из Чикаго по имени д'Анджело - еще одним выходцем школы капрала Мак-Рея из Даго. Мы разделили наш окоп с москитами. Перед нами лежал ряд мешков с песком, а за ним было двойное проволочное заграждение. Мы не видели реки, но я ее слышал и чувствовал ее запах. Этот запах, исходящий от реки, джунглей и ручьев, не был лучшим творением природы: зловоние состояло из угнетающей влажности, запаха гниющего подлеска и смердящих лилий.

Нам весь день пришлось провести в этой яме, слушая и наблюдая взрывы артиллерийских снарядов. Мы перестреливались с невидимыми нам японцами, находящимися на другой стороне реки. Конечно, кое-какой опыт мы получили: если прямое попадание не Доставало нас, то докрасна раскаленная шрапнель

свистела над нашими головами; но если и не мы, то такие же несчастные дурачки, как мы, становились ее добычей. Мы знали лишь, что можем быть следующими.

В перерывах между перестрелками мы разговаривали, д'Анджело курил. Это был худой парень с темными волосами и чувственным ртом, который, несомненно, нравился девчонкам Уинди-Сити. Но, несмотря на это, он был здесь. Мы трепались, сравнивая свои укусы, и пришли к выводу, что Чикаго по сравнению с этим адом - тихое, спокойное место.

Потом мы наблюдали закат, окрасивший небо в красно-оранжевый цвет. Это была просто сказочная картина в духе импрессионистов. Похоже на Гогена. В этот момент как раз наступило затишье, и этого было достаточно, чтобы забыть и укусы, и влажность, и шрапнель, и то, что скоро совсем стемнеет.

Вообще говоря, я не боюсь темноты. Но я вынужден сказать вам, что в джунглях темнота меня пугала. Шорох листьев, шум крыльев, задевающие вас сухопутные крабы, едва заметные зловещие тени, которые двигаются вокруг... Нам приказали не стрелять, пока не начнут япошки, чтобы не открывать своих позиций. Поэтому мы скрючились в своих норах, держа винтовки наготове. Меня это сводило с ума. Но Барни, казалось, ко всему готов.

Через минуту-другую он приподнялся и бросился вперед, перепрыгнув через мешки с песком и проволоку: его обманул шорох листьев, а может, это какой зверь продирался сквозь джунгли, и Барни принял этот шум за япошек, которых он хотел избить, прирезать, уничтожить. Но вот шум переместился назад и Барни метнулся туда, готовый к бою. Однако никто не мог знать, когда желтые сволочи нанесут свой следующий удар.

Джунгли не молчали, и вскоре весь наш взвод уже сходил с ума, бросаясь из окопов на несуществующих япошек. Я дотронулся до руки Барни и сказал: