Через неделю Тириус и Лания поженились.

Это показалось всем таким естественным, что никто не стал возражать, а меньше всех Тубальк, который искренне привязался к чужеземцу и стал считать его своим братом. Тириус объявил жителям деревни, что хочет остаться у них. Ему казалось, что в их лице он нашел семью. Деревня ему нравилась, в ней он чувствовал себя как дома. Скалы цвета охры, зеленые сосновые леса, отблески закатного солнца, молчаливый полет диких птиц на заре над озером Вздохов, — все это согревало ему сердце, все это много говорило его душе и напоминало о родных краях. По крайней мере, он убеждал себя в этом.

Коатль лично обвенчал их, ибо, ко всему прочему, он был еще и шаманом деревни и знал все обряды и заклинания. Им велели искупаться в кратере с благовонной водой и напоили отваром из сушеных трав. Рука об руку они вознеслись мыслью над землей, над страной Тысячи Каньонов, над океанами степей и лесов. На Лании было традиционное платье ее клана с особым ритуальным поясом, сплетенным ее матерью. На головы им надели венки из цветов, и вместе со всей деревней они до утра танцевали под покровом небес под звук барабанов. Потом, когда над темной линией скал показались первые лучи солнца, Тириус отвел свою жену в их новый дом на окраине деревни.

И началась новая жизнь.

Так они прожили четыре года, четыре долгих мирных года, промчавшихся как сон.

Они попытались зачать ребенка, но у них ничего не вышло, Лания была бесплодна, как большинство девушек ее деревни. Казалось, клан найанов был обречен на медленное угасание. Об этом никто не говорил. Лишь настоящее имело значение: медленная и прекрасная смена времен года, тысячу раз повторенные одни и те же жесты, вкус привязанности и тайных объятий. Однажды, чудесным весенним утром умерла мать Лании. Ее последние слова были обращены к склонившемуся над ее постелью Тириусу:

— Уведи ее.

Он кивнул и посмотрел куда-то вдаль.

Прах пожилой женщины развеяли над долиной.

Тубальк и Тириус теперь были неразлучны. Казалось, их дружба была крепче скалы. Их характеры странным образом дополняли друг друга: найану недоставало страстных порывов, ишвену — спокойствия и предусмотрительности.

На исходе второго года они вместе отправились в путешествие. Они решили дойти до самого Петрана, чтобы своими глазами увидеть, как обстоит дело. С горной вершины, нависавшей над городом, их взорам открылось печальное зрелище: руины и запустение. Петран попал в руки сентаев. Струйки сероватого дыма уныло поднимались к небу. Большинство построек обрушились, оставшиеся стоять стены были покрыты копотью. Сощурившись, можно было увидеть, как по широким мощеным улицам, как крошечные насекомые, туда-сюда снуют захватчики верхом на своих гнусных монстрах.

Долго смотрели друзья на город. Сентаи, похоже, решили надолго обосноваться в нем. По какой-то таинственной причине, которой ни Тириус, ни Тубальк в тот момент еще не знали, они обычно очень долго оставались в захваченных городах. Им нужно было свершить то, ради чего они пришли: нечто настолько ужасное, что даже через много лет, когда Империя оказалась на грани падения, большинство азенатов отказывались об этом говорить.

А в тот момент Тириусу и его другу не оставалось ничего другого, кроме как развернуться и отправиться назад.

По возвращении в деревню они рассказали о том, что видели, своему племени. Самые старые охотники тихо качали головой. Они не хотели верить своим ушам. Другие, помоложе, предлагали взяться за оружие, отправиться на подмогу к азенатской армии. Или же можно было бежать — бежать, пока сентаи не напали на Империю и не распространились по каньонам, как гангрена. Этот вариант обсуждали несколько месяцев. Затем Тириус один поехал на восток и заверил всех, что собственными глазами видел, что враг ни на сантиметр не продвинулся вперед. Народ успокоился — народ хотел успокоиться. О бегстве на какое-то время перестали говорить, и каждый вернулся к своим занятиям. Страх перед сентаями превратился в воспоминание, постепенно вытесненное повседневными заботами.

Но ишвену по ночам снились кошмары.

Кровавые сны, в которых перемешивались картины прошлого и страх перед будущим. По долинам текли реки крови, смывавшие все на своем пути. Враг истреблял целые народы, а спасти их мог только он, Тириус Бархан, и люди скандировали его имя, люди кричали во весь голос. Ишвен просыпался в холодном поту, и Лания смотрела на него с тревогой. Потом она рукой проводила ему по лбу, заставляла его снова лечь спать, шептала ему на ухо нежные слова. И он делал вид, что засыпает.

«Мне нечего бояться, — снова и снова говорил он себе. — Я сбросил с себя прежнюю жизнь, как змея кожу. Кто меня здесь найдет?». Но вопрос не оставлял его. Потом он снова засыпал, и к нему возвращались кошмары, отчетливые как никогда. Сентаи вплотную приближались к деревне. Раджак Хассн выходил из тени. Его друзья умирали один за другим. Даже Лания была убита. Он видел все это с таким множеством мучительных деталей, что начинал тихо стонать во сне, и из-под его опущенных век текли слезы. В эти минуты ничто не могло разбудить его. Луна в такие ночи пряталась за тучами и уже из-за них не выходила.