— Какие же именно меры?

— Не знаю.

— Скорее всего это что-то вроде юридического соглашения между бабушкой и матерью Линдсей, насколько я могу судить.

— Да, это очень похоже на старушку, — недовольно поморщилась Сидни. — Проклятая старая торговка…

— Продолжай, Сидни.

— Ладно. За пять миллионов долларов я обязуюсь держать язык за зубами. Линдсей никогда не узнает правду. — Тэйлор удивленно уставился на Сидни, и она тут же добавила: — Ну хорошо, я скажу это по-другому, мой дорогой. За пять миллионов долларов она никогда не узнает, что ее дорогая мамочка была шлюхой, а она сама — внебрачным ребенком.

Тэйлор засмеялся:

— А почему ты думаешь, что твой папаша не заявится сюда и не станет орать, что расскажет все журналистам, чтобы отомстить нам?

— Да, он может это сделать и непременно сделает, как только сообразит, что из этой информации можно извлечь вполне определенные выгоды, можешь не сомневаться в этом. Он немного успокоится, пораскинет мозгами и примчится сюда со своими условиями сделки.

Тэйлор очень долго молчал, анализируя создавшуюся ситуацию. Сидни — прекрасный адвокат и знает все свои юридические возможности.

— Ну хорошо.

— Годится? — воодушевилась Сидни. — Ты согласен заплатить мне пять миллионов долларов?

— Нет, ты не получишь от меня ни цента.

— Ну тогда представь себе, что произойдет с твоей драгоценной супругой, в каком свете она предстанет перед журналистами. Знаешь, что будет с твоей очень богатой женой?

— Она не узнает об этом. По крайней мере, от тебя. Что же касается твоего отца, то это темная лошадка и от него можно ожидать чего угодно. Придется договариваться с ним, но только тогда, когда он появится здесь.

— Ты будешь договариваться со мной!

— Нет.

— Ну хорошо, давай разбудим Линдсей и расскажем ей всю правду.

Тэйлор схватил ее за руку, а она попыталась прорваться к постели.

— Потише, Сидни. Я не позволю тебе разбудить ее. Вот так. А сейчас послушай, что я тебе скажу. Все дело в том, что условия сделки буду предлагать я, а не ты.

— У тебя ничего нет за душой, — парировала она, но в ее глазах мелькнул тревожный огонек. Он успел заметить, что она насторожилась.

— Твоя замечательная мамочка, — начал он совершенно спокойным голосом, — та самая, которую так обожал твой отец, и которая якобы умерла много лет назад, и которая, по твоим словам, превосходила всех других женщин своим умом и обаянием…

— Ну и что ты можешь сообщить мне о моей матери? — не выдержала Сидни.

Тэйлор без особого труда уловил легкие признаки страха в ее голосе, хотя вела она себя при этом превосходно. Да, эта женщина умеет держать себя в руках.

— Ты, естественно, любишь ее; и именно поэтому твой отец любит тебя, боготворит и почти в буквальном смысле слова поклоняется тебе.

— Ну и что из этого?

— Хочешь ее адрес, Сидни?

Она отпрянула назад, как будто получила удар в лицо.

— Ты лжешь!

— Говори потише, а то мне придется вытащить тебя в коридор.

Она не доставила ему такого удовольствия, так как стремглав бросилась к двери и в ту же секунду выскочила из палаты. Тэйлор последовал за ней. Он не испытывал никакой радости по поводу этой моральной победы, но при этом понимал, что дело нужно довести до конца и что сделать это должен именно он. Сидни остановилась за дверью и устало прислонилась к стене, закрыв глаза.

— Ты лжешь, не так ли? — снова повторила она свой вопрос, даже не повернув к нему головы.

— Можешь спросить об этом своего драгоценного папочку.

— Она умерла. Умерла, когда мне было всего шесть лет. Отец тогда пришел ко мне в школу, забрал меня и сказал, что она уже на небесах. Он держал меня на руках и заливался слезами. Нет, она умерла. А когда в нашем доме появилась Дженнифер, я стала ненавидеть ее. И было за что. Она действительно оказалась шлюхой и заслужила презрение своего мужа. Она действительно родила внебрачного ребенка, а внебрачных детей во всем цивилизованном мире называют ублюдками. Черт бы тебя побрал, Тэйлор, моя мать умерла, и нечего об этом говорить!

— Нет, ты ошибаешься. — Он хотел сказать ей, что ее мать, вполне вероятно, бросила своего мужа из-за супружеской неверности, а заодно и его дочь, но так и не решился на этот шаг, справедливо полагая, что нельзя уподобляться Сидни.

Через некоторое время ее глаза стали такими же холодными, как и слова.

— Значит, ты предлагаешь мне сделку. Какую же именно, позволь тебя спросить? Я допускаю, что все, что ты мне только что рассказал, — чистая правда. Но кого, скажи на милость, это может заинтересовать? Кому какое дело до моей матери? В твоей информации нет ничего ценного, ничего полезного.