Шрифт:
И снова гимн тысячелетней давности… Гремели литавры. Сквозь победные звуки торжественных маршей в эфир прорывались возгласы диктора:
— Хакко Итио!… Хакко Итио!…
Казалось, все подтверждало прогнозы премьера Тодзио — следовало сделать лишь первый выстрел, чтобы объединилась вся нация. Война началась.
«НАЧИНАЙТЕ ВОСХОЖДЕНИЕ НА ГОРУ НИИТАКА!»
В семейном альбоме Флемингов хранилась памятная фотография: Джейн в подвенечном платье на пристани Сан-Франциско. Фотография обошла все газеты, и некоторые из них тоже хранились в альбоме, который Флеминги любили показывать своим гостям.
Флеминги были уверены, что фотография эта принесла им счастье. Когда Пит благополучно вернулся из рекламного рейса, директор отдела перевозок подошел к нему, сам протянул руку:
— Ваша супруга сделала нам такую рекламу! Я вижу, вы человек деловой.
Пит не понял сначала, за что его превозносит директор. Он не видел еще газет с фотографией Джейн. Директор передал Питу конверт, в котором лежало несколько двадцатидолларовых зеленых бумажек, и предложил ему работу в фирме.
Пит стал вторым пилотом на авиалинии. Но Джейн продолжала нервничать, тревожилась и не находила себе места каждый раз, когда Пит улетал в рейс.
— Глупая, — убеждал ее Пит, — я вожу пассажиров, как обычный шофер. Ты же сама мечтала об этом, я ведь не испытываю больше самолетов.
— Все равно, Пит! Я ужасно боюсь войны, и еще когда тебя нет, когда ты в воздухе… Мало ли что может случиться.
Разговоры эти изрядно надоедали Питеру Флемингу. Он ничего не мог поделать с женой и, когда подвернулась другая работа, охотно согласился поехать на Гавайские острова.
Теперь он почти не летал, работал в диспетчерской на аэродроме в Гонолулу, и Джейн была счастлива, во всяком случае совершенно спокойна.
Они поселились в маленьком коттедже на островке Оаху, у самого океана, который уходил в бесконечность и там сливался с таким же лазурным небом. Коттеджи стояли в горах, и скалы уступами спускались к берегу. Пит всего два раза в неделю отправлялся в Гонолулу на суточные дежурства, остальное время проводил дома. Климат в горах был значительно лучше, не сравнишь с оранжерейной духотой Гонолулу, и детям здесь жилось хорошо.
Их было двое, белокурых маленьких Флемингов, — Питер, которому недавно исполнилось шесть лет, и сероглазая четырехлетняя Дэзи. С утра и до вечера они заполняли дом беззаботно-веселым щебетанием.
Когда Пит и Джейн, поселившись в этом коттедже, в первый раз вышли вечером погулять, Пит шутливо сказал жене:
— Ты, Джейн, достигла все-таки своего. Посмотри вокруг — тысячи миль открытого океана. Вот уж куда не дойдет никакая война — самое отдаленное место в мире…
Им нравилось новое жилище. Удобный коттедж прижимался спиной к склону потухшего вулкана, из широкого окна гостиной открывался вид на зеленую долину, изрезанную банановыми плантациями, зарослями дикой гуайявы. Правее в океан вдавался полуостров Канэохе с расположенным на нем военным аэродромом. За хребтом, надвое перегораживающим остров, находилась морская база, но отсюда ее, конечно, не было видно.
В Канэохе Пит встретил старых приятелей, с которыми учился в летной школе, иногда к ним заглядывал.
В тот вечер Джейн уложила детей и вышла проводить Пита. Дежурить ему предстояло с утра, но Пит решил навестить друзей в Канэохе. Там он заночует, а утром поедет в аэропорт.
Пит вывел машину из гаража, поцеловал жену и уехал.
Джейн рано улеглась спать. Конечно, лучше бы Пит был дома, но что поделаешь, мужчина должен немного развлечься. Джейн отлично это понимала. Нельзя держать Пита на привязи. Он ее любит, заботится о детях. Джейн не испытывает больше страха за его судьбу…
Молодая американка считала себя счастливой — у нее прекрасная семья, удобная квартира. Пит хорошо зарабатывает, куда больше, чем в те годы, когда получал деньги за страх… Последнее время поговаривали о войне, но какое это имеет к ним отношение. Им всегда будет хорошо в этом далеком, благословенном уголке земли на Гавайях!
Джейн заснула в ту ночь с этими успокаивающими мыслями, не подозревая, что война, казавшаяся ей такой отдаленной, приближалась к домику Флемингов… Японские авианосцы, начиненные четырьмя сотнями бомбардировщиков, полным ходом шли к островам, выкатывали из преисподней трюмов на взлетную палубу самолеты, подвешивали торпеды, приспособленные для мелководья…
Прошло уже две недели, как флот особого назначения под командованием контр-адмирала Чугуи Нагано бороздил воды Тихого океана. Океан будто в насмешку назвали Тихим — все эти дни эскадра продвигалась в сплошных штормах, свинцовые валы, высокие, как горы, дымились и пенились, гонимые свирепым ветром.
25 ноября Нагано получил приказ, радист принес его в адмиральскую каюту.
«Оперативному соединению, — приказывал Ямамото, — продвигаясь скрытно и осуществляя охранение против самолетов и подводных лодок, выйти в гавайские воды и в момент объявления военных действий атаковать главные силы американского флота, нанести ему смертельный удар».