К. П. Кауфман писал в Петербург: «"Михаил Дмитриевич занимается серьезно своим делом, вникает во все, учится и трудится... Народ подает „арсы“ (просьбы. – Б. К.} с полным доверием и, кажется, доволен своим теперешним положением...»

Из столицы во вновь приобретенные владения потянулись высокопоставленные инспекторы и визитеры. Скобелев встречал гостей с необычайной помпезностью и поражал восточным гостеприимством и обилием развлечений. Но за время долгого обратного пути восторги и впечатления становились умереннее и уступали место зависти и недобрым мыслям, которые в великосветских кругах обретали реальные очертания в виде нелестных отзывов и сплетен о молодом генерал-губернаторе. О них в весьма противоречивых строках повествует американский военный агент в России А. Грин: «Скобелев... пустился в поход против интендантских чиновников... И так как они столь же ловки, сколь неразборчивы, то и не замедлили обвинить его в Петербурге в весьма серьезных злоупотреблениях. Один флигель-адъютант послан был для расследования дела; холодно принятый генералом, флигель-адъютант вернулся в Петербург с докладом, в котором Скобелев обвинялся во взяточничестве на сумму около миллиона рублей».

Скобелев, этот непримиримый противник обкрадывания солдат, не позволял никому запускать руку в государственный карман и жестоко карал тех, кто пытался нажиться на недоплате и недодаче. Это создало ему множество врагов, которые вели нечистоплотную борьбу против генерала. Скобелев вынужден был испросить у Кауфмана отпуск и спешно выехал в Петербург, где представил все счета и бумаги в Государственный Контроль. Генерал был оправдан.

В письмах, получаемых Кауфманом из Петербурга, недоброжелатели Скобелева обозначены буквами латинского алфавита, поскольку близость их ко двору была очевидна. Скобелев, словно от назойливых мух, отбивался от столичных протеже. Возвращаясь из Туркестана ни с чем, они поливали грязью молодого генерал-губернатора, ставили под сомнение его боевые заслуги и, уж конечно, не обходили молчанием административную деятельность. И вот здесь напридумывали черт знает чего!

Поговаривали: дескать, Скобелев живет как падишах, в администрации края полно аборигенов, в ней царит дух угодничества и казнокрадство. Известно ли было верхоглядам, что казацкая нагайка грозила тому, кто осмелился поднести чиновникам дорогие подарки? Таков обычай, пытались убедить Скобелева некоторые. Но генерал был непреклонен. Свой единственный достархан – лошадей, верблюдов, ковры, украшения – он продал на аукционе. Выручив от продажи три тысячи рублей, Скобелев купил землю, построил на ней кишлак, провел к нему арык и поселил часть беднейших семей.

Туркестан стал подлинной школой для русской армии. Ей и ранее были чужды проявления человеконенавистничества, не возобладали они и в пору завоевательных походов. И хотя авторитет России утверждался силой оружия и полководческими дарованиями военачальников, Скобелев считал, что на отдаленную перспективу этого недостаточно. Все должно познаваться в сравнении. И вот среди неимоверной грязи и полудикого бытия стали возникать островки цивилизации – военные городки, радующие глаз ухоженностью и порядком. Пришла рота или батальон с учений – готов теплый душ, настал вечер – пожалуйте в чайную, а в дневную жару самое лучшее – посидеть в прохладе библиотеки за доброй книгой. Наступил христианский праздник – помывка в бане, извечная чарка и молебен в походной церкви. На это зрелище собирались целые толпы. Могущество духа победителей воздействовало на умы местного населения более, нежели угрозы и расправы.

А тут случилось и вовсе невиданное. В военных городках появились женщины. Это Скобелев настоял на том, чтобы солдатские и офицерские жены получили возможность присоединиться к мужьям. Скобелеву с трудом удавалось унять поток благодарности. Он-то ведь хорошо знал, что вовсе не райские кущи ожидают русских женщин. Между тем, они не сидели сложа руки. Так появились мастерские, где чинили и шили солдатскую и офицерскую одежду, школы, где сеяли разумное, доброе, вечное воспитанницы пансионов и институтов благородных девиц.

Однажды в одной из слободок, что возникла вблизи военного городка, появился на свет первенец. Надо ли говорить, что радость была всеобщей? Детский плач возвестил, что отныне Россия твердо стоит в Средней Азии. Забегая вперед, можно сказать, что многие вышедшие из службы солдаты так и не пожелали расстаться с Ферганским краем.

Для Лондона российские завоевания в Средней Азии – это кость в горле. К тому же их надежно опекали и оберегали от проникновения английских агентов генералы туркестанской закалки К. П. Кауфман и М. Д. Скобелев. Последнему пришлось приложить немалые усилия, чтобы поубавить прыть у охотников пощупать на прочность положение русских в Фергане.

Английские пушки хладнокровно расстреливали Кабул, а английская пресса разразилась истеричным воплем: «Русские идут на Индию!» М. Д. Скобелев дал достойную отповедь любителям сеять смуту и наводить тень на плетень: «Мы за твердое будущее границ наших и не ищем чужих земель в английских колониальных пределах, простершихся в Азии от Тегерана до Пекина, но и не позволим английскому штыку блестеть в долинах Ферганы и Коканда».

Границы Ферганской области до присоединения к России имели весьма расплывчатое и приблизительное изображение на картах. В условиях же реального соприкосновения с английскими владениями они легко могли стать яблоком раздора. По мнению Скобелева, Россия должна обезопасить себя в Европе, предприняв решительное движение за Тянь-Шань и заставить признать весь Ферганский Тянь-Шань русским.

Было известно, что Англия и Цинский Китай вели острую дипломатическую борьбу между собой за раздел сфер влияния в этом обширном горном регионе, где в ту пору проживали припамирские таджики и памиро-алайские киргизы. Могущественные кокандские ханы быстро сломали сопротивление разрозненных кочевых племен и обложили их непомерной данью. Болезни и нищета поглощали тысячи жизней. Немудрено, что киргизы были на грани вымирания. В поисках спасения взоры правителей горного края не единожды обращались к России. Просьбу о покровительстве нетрудно усмотреть в письме, которое пришло на имя Туркестанского генерал-губернатора: «Положение киргизов вам хорошо известно... Мы, несчастные кокандские подданные, могли бы избавиться от тиранства Худо-яр-хана и найти спокойствие». Положение киргизов Алая в некоторой степени облегчалось тем, что северные их сородичи уже присоединились к России, но лишь только по окончании Кокандского похода стало возможным совершить экспедицию в страну гор.