Перед домом стояли две телеги. На одной из них уже находилась ведьма в бочке. Рядом с ней усадили и брата Макария. Отец Ипполит ловко взобрался на эту же телегу и, раскачиваясь из стороны в сторону, громко пел молитвы. На другой телеге поместились судьи и обвинитель. Лошади тронули, и процессия медленно двинулась по деревне. Толпа в молчании следовала позади. Дети радостно прыгали и с диким визгом бежали за телегами.

День клонился к вечеру, жара уже спала. Ласточки с пронзительными криками носились низко над землей. Из подворотен выскакивали собаки и громким лаем сопровождали процессию. Двигаясь по избитой дороге, телеги подпрыгивали на ухабах. Женщина в бочке испытывала при этом жестокие страдания.

– Значит, приходится умирать, – обратился к ней брат Макарий. – Что же, вместе веселей.

– Отец мой, я боюсь, – то и дело повторяла женщина, – боюсь смерти. Я ведь не виновата.

Брат Макарий с состраданием смотрел на ее израненное лицо и распухшие синие ноги.

– Я тоже боюсь, – шепнул он ей, – но виду не хочу подавать, чтобы не доставлять удовольствия этим собачьим детям. – И он весело подмигнул.

– Страшно умирать так, – прошептала женщина, и слезы ручьем лились у нее по лицу.

– Я тоже надеялся, что протяну ноги среди более порядочных людей.

Проехав деревню, процессия свернула к лесной просеке. Кармелит дико завывал, продолжая распевать свои молитвы. Навстречу быстро двигалась какая-то подвода. Скоро можно было рассмотреть, что она гружена бочками. Возница съехал с дороги, уступая путь процессии. Поравнявшись с подводой судья закричал:

– Поблагодари милостивую паки Фирлееву за то, что не забыла о нас. А эти бочки сложи ко мне в сарай.

– Все кончено? – прокричал возница.

– Как видишь.

Брат Макарий потянул носом и почувствовал хорошо знакомый запах. Он поглубже втянул воздух, наслаждаясь винным ароматом.

– Плату им везут, – грустно заметил квестарь и еще раз потянул носом. – Ты правду говоришь, женщина. Страшно вот так умирать, с пересохшей глоткой. Страшно.

Тут судья, у которого глотка, видимо, тоже пересохла, приказал остановиться и перетащил одну из бочек в свою телегу. Там ее немедленно открыли и начали распивать. Квестарь приподнялся на цыпочки и крикнул:

– Дайте же немножко несчастному осужденному, а то он подохнет раньше времени.

Но те, увлекшись выпивкой, даже не расслышали его просьбу. А подручные палача заставили его опять лечь в телегу и замолчать. Наконец двинулись дальше. Когда процессия добралась до просеки, было уже под вечер. Деревья купались в багряных лучах заходящего солнца. Судьи соскочили с телеги и выстроились в ряд, крича друг на друга и переругиваясь, как мужики на ярмарке.

Посредине просеки стояли невдалеке одна от другой две ели. Возле каждой была навалена гора смолистых поленьев, сухого хвороста и соломы высотой в несколько локтей. Из-за этой кучи едва виднелись зеленые верхушки деревьев.

Подручные несколькими ударами топора разбили в щепы бсчку, где сидела женщина. Поднявшись на ноги, она зашаталась и упала. Палачи подхватили ее, подвели к костру, уложили на самом верху и прикрыли сухими еловыми ветками. Несчастная уже не сопротивлялась и не кричала.

– Так и ты погибнешь, – прошептал отец Ипполит, приблизившись вплотную к брату Макарию. – Я дал обмануть себя только один раз, негодник.

– Два раза, отец мой, два раза, – ответил квестарь.

Отец Ипполит опешил. Он сделал шаг назад и провел рукой по лбу.

– Когда же в другой раз?

– Да сейчас.

– Сейчас? Как так?

– А вот так. Клад спрятан, и я знаю, где он лежит.

– – Окаянный!

– А тебе не скажу.

Кармелит злобно фыркнул и задумался. Потом, приблизившись к квестарю, ласково сказал:

– Если скажешь, останешься жив.

– Нет у тебя такой власти, отец.

– Есть. И я охотно сделаю это назло тенчинской старухе. Скажи, где клад?

– В надежном месте. Там алмазы, золотые браслеты, рубины, много рубинов.

– Будешь на свободе.

– Так ты веришь мне?

– Если обманешь, погибнешь на костре.

Квестарь почесал бородавку, в таких случаях она всегда сильно зудела.

– А теперь скажи, за что меня хотят сжечь на костре? За дьявольские дела или за то, что знаю, где клад?

– За дьявольские дела.

– Ну, тогда придется тебе сжечь меня. Раз я дьявол, стало быть меня нужно сжечь. И драгоценности ведь тоже дьявольские.

– Какие бы ни были, это – драгоценности.

– Так, говоришь, сказать тебе, где они?