Поскольку я тогда жил и работал в Варшаве, мое сотрудничество с указанной группой антифашистов являлось довольно слабым и недолговременным. В Варшаве была создана особая организация участвовавших в антифашистской борьбе патриотов. В состав этой небольшой варшавской группы кроме Рудольфа Гернштадта и меня входила и незабвенная Ильза Штёбе. Нашу опасную деятельность поддерживала также моя жена и соратница, с которой мы поженились в 1935 году и которую я забрал к себе в Варшаву.

Ильза Штёбе попала в 1942 году в руки гестапо и в канун рождественских праздников была казнена на гильотине нацистскими палачами. Ее мать, которую Ильза очень любила, фашисты заключили в женский концлагерь Равенсбрюк, где она умерла от голода и жестоких побоев. Погиб от рук нацистов и ее сводный брат Курт Мюллер. Так была уничтожена вся семья.

Ильзе Штёбе я обязан тем, что остался в живых. Когда ее расспрашивали обо мне в застенке гестапо, она не выдала меня, рассказав лишь то, что не могло причинить мне вреда. За несколько дней до своего мученического восхождения на эшафот она в беседе со своей подругой по несчастью выразила глубокое удовлетворение тем, что ей удалось спасти нескольких товарищей и членов их семей. Одним из них являюсь я. Она любила жизнь, любила немецкий народ и очень хотела участвовать в строительстве социализма в новой Германии.

В конце 1934 – начале 1935 года меня пригласил к себе посол господин фон Мольтке. Незадолго до того, в ноябре 1934 года, в связи с повышением германской миссии и миссии Польши в Берлине до уровня посольств он получил ранг посла.

Посол, принявший меня в присутствии заведующего отделом торговой политики Крюммера, сказал мне примерно следующее: крутой поворот к лучшему в отношениях с Польшей и значительное расширение германо-польских торговых отношений, к чему стремится имперское правительство, обусловливают необходимость усиления отдела торговой политики путем включения в его состав знающего дело и язык сотрудника. Работник посольства, который в определенной мере занимался этими вопросами, в скором времени должен вернуться в Берлин. Дело, таким образом, довольно срочное. Он, как и Крюммер, следил за моими публикациями, касающимися главным образом экономики Польши и наших с ней торговых отношений, – о них постоянно докладывал им пресс-атташе. Министерство иностранных дел не имеет сейчас возможности прислать из Берлина сотрудника с хорошим знанием актуальных проблем экономического развития Польши и польского языка. И вот они хотят спросить меня, готов ли я взять на себя одну из задач отдела торговой политики посольства.

Я поблагодарил за доверие, но попросил дать мне время, поскольку этот вопрос следует всесторонне обдумать. Ведь, в конце концов, дело идет о серьезном изменении моего профессионального и личного положения. Посол сказал, что не возражает, и предложил, чтобы я поддерживал связь с доктором Крюммером, обсудив с ним также детали моего возможного поступления на службу в посольство.

Как сообщил мне Крюммер, в посольстве убеждены, что в Берлине можно добиться утверждения меня в качестве научного сотрудника с месячным окладом в размере 750 марок. Но тут есть одна загвоздка. Он знает, что я не являюсь членом НСДАП, а МИД запрещено принимать на работу людей, не являющихся членами этой партии. Он обо мне уже говорил с господином Бюргамом, сотрудником посольства среднего ранга, являющимся одновременно главой парторганизации НСДАП в Польше, входящей в состав общей зарубежной организации этой партии Бюргам готов поддержать мою кандидатуру в своей организации в Берлине, но может сделать это лишь при условии, что я по крайней мере обращусь к нему с заявлением о приеме в партию.

Положение складывалось непростое. Если бы я мог принять решение единолично, я, конечно, отклонил бы это предложение. Стать членом фашистской партии, которую я ненавидел и против которой боролся как только мог, было выше моих сил. Но сначала данный вопрос следовало обсудить с членами нашей небольшой группы в Варшаве. Товарищ Гернштадт уведомил о неожиданном предложении. Центр, указав на открывающиеся перспективы для нашей антифашистской работы и разведывательной деятельности, а также сообщив о моих возражениях. Результат консультаций был таков: предложение принять, обеспечив по возможности максимальную безопасность. Помнится, я потребовал гарантий – в той обстановке это являлось, конечно, наивным, – что после победы над гитлеровским фашизмом меня не будут упрекать за членство в фашистской партии.

К счастью, двое товарищей, участвовавших в принятии этого столь нелегкого для меня решения, остались в живых после второй мировой войны и смогли подтвердить сообщенные мной о себе сведения. И чтобы мне не пришлось снова и снова рассказывать свою политическую биографию в каждом полицейском участке и адресном столе или при заполнении более или менее важной анкеты, мне был выдан следующий документ:

«Удостоверение. Дано гр-ну Кегель Герхард, рожд. 1907 г. в том, что на основании произведенной Центральной Комендатурой проверки материалов немецких групп сопротивления против гитлеровского режима он действительно являлся активным членом одной из таких групп, в период с 1933 по 1945 г. активно боролся в городах Бреславле, Варшаве и Берлине, а в 1935 г., согласно заданию этой группы, он вступил в члены НСДАП в целях получения более лучших возможностей для проведения антифашистской борьбы.

В связи с этим членство гр-на Кегель Г. в НСДАП следует считать несуществующим.

Центральная Комендатура не возражает против работы гр-на Кегель Г. в редакции и издательстве «Берлинер цайтунг» или в каких-либо других немецких учреждениях или предприятиях.

Уполномоченный Центральной Комендатуры по очистке немецких учреждений от нацистских элементов. Печать. Подпись. Берлин, 25 июня 1945 г.»

Но было бы неверно утверждать, будто членство в зарубежной организации НСДАП совсем не доставляло мне неприятностей. Я не имею в виду злостные выпады прессы ФРГ и одной из сионистских организаций в Вене, меня никогда не трогали злопыхательства классового врага. Но когда ко мне проявлял недоверие тот или иной старый член КПГ, то хотя это и было понятно, но все же причиняло боль.

Прежде чем вновь обратиться к политическим событиям, приведшим ко второй мировой войне, хотелось бы по крайней мере кратко рассказать читателю о том, какой я видел тогдашнюю Польшу.

Буржуазная Польша двадцатых и тридцатых годов со своим необычно влиятельным феодальным укладом, с режимом Пилсудского и множеством элементов фашизма была отсталым в экономическом и социальном отношении аграрно-промышленным государством. Господствующие классы этой Польши в течение всего периода между двумя мировыми войнами оказывались неспособными решить какие-либо экономические и политические проблемы страны. Но если в тогдашних условиях Европы страна хотела выжить и сохранить независимость, эти проблемы необходимо было решать.