В партком Аэлита вбежала, взлетев перед тем по лестнице через две ступеньки.

У Окуневой было строгое выражение обычно добродушного лица с двойным подбородком.

— Запыхалась, словно знаешь о случившемся, — недовольно сказала Нина Ивановна.

Аэлита побледнела.

— Николай Алексеевич? — только и могла спросить она.

— Да, о нем речь. Садись и слушай, — властно начала Окунева. — Помнишь, как я тебя в Западную Германию посылала спасать Анисимова? Так вот… и теперь спасать надо…

— Как? — ужаснулась Аэлита. — Он болен, катастрофа?

— Да, можно сказать, и катастрофа. Беда, словом.

— Не мучьте, Нина Ивановна. Что я должна делать?

— Готовься лететь к нему. Попутным рейсом. Через космос.

— Спасать его?

— Спасать его дело. В прошлый раз все из-за слез Лорелеи приключилось. На этот раз не из-за слез, а из-за улыбки Злоревича. Чем не Лорелея? — И Нина Ивановна горько усмехнулась.

А пока в парткоме начался этот разговор, Геннадий Александрович Ревич в кабинете Анисимова ждал гостя.

Дама-референт почтительно ввела элегантно одетого щеголя. Он улыбался, как голивудский киногерой.

— Садитесь, прошу вас, Юрий Сергеевич, — радушно встретил его Ревич, одарив золотой улыбкой. — Я пригласил вас как руководителя нового производства, чтобы обсудить один важный вопрос.

— Я весь внимание, профессор, — расшаркался Мелхов, уже предупрежденный референтом, как следует обращаться к директору, меньше года назад получившему научное звание.

— Вам поручено изготовление искусственной пищи.

— Совершенно верно, профессор. Это первый завод такого профиля.

— Ваше дело заботиться о том, чтобы искусственная пища не отличалась от обычной. Ну, по вкусу и запаху, скажем.

Мелхов насторожился. К чему клонит Ревич?

— Допустим, — осторожно оказал он.

— Не допустим, а сделаем допущение. Завод инициативен, если, разумеется, таковы его руководители. Что это означает? Что он борется за вкус и запах своей продукции, за ее качество, как принято говорить в просторечье.

— Я понимаю, — угодливо согласился Мелхов, хотя еще ничего не понимал.

— Дело в том, Юрий Сергеевич, — доверительно продолжал Ревич, — что мне приходится бороться за чистоту науки. Какова задача науки в отношении синтетической пищи? Синтезировать ее из первоэлементов! Понимаете? Так говорил Тимирязев. А мы — его последователи и ученики. К сожалению, до сих пор искания в области искусственной пищи были направлены на использование биомассы, а не на чистый синтез белков из элементов. Белок, когда он будет синтезирован из воздуха, окажется бесцветным и безвкусным, но питательным. Вот в этом надо видеть главное достижение науки, определяющее нашу научную стратегию. Что же касается имитации пищевых продуктов, чем занималась одна из наших горе-лабораторий, то это дело не академического института. Это ваше дело, товарищи инженеры! Завод сам должен искать формы своей продукции.

— Но без вашей помощи… — встревожился Мелхов, продолжая нащупывать почву.

— Будьте уверены. Помощь окажем. Я готов передать вам всю лабораторию «вкуса и запаха» в полном составе. Сделайте ее заводской, чтобы она служила вашим конкретным интересам, а не псевдоакадемическим целям, связанным с защитами всяких там диссертаций. Назовите ее кулинарной, гастрономической, как хотите.

— Я понимаю. Думаю, что это прогрессивно. На Западе, например, в Америке, фирмы, выпускающие искусственную пищу на основе сои, имеют собственные лаборатории, а не зависят от достижений университетов или специальных исследовательских институтов…

— Словом, академических учреждений, переводя на научный язык. Я рад, что наши взгляды сходятся. Следовательно, я заручился вашей поддержкой в той кампании, которую я намерен развернуть. Чистый белок — достижение чистой науки! Неплохо! Не правда ли?

— Совершенно с вами согласен, профессор.

Аэлита едва не столкнулась с Юрием Сергеевичем, когда сбегала по лестнице, ничего не видя кругом. Он посторонился, не обратив внимания на торопящуюся женщину в лабораторном халате. Столько тут их бегает без толку! Бездельники от чистой науки! Нет, у него на заводе в «лаборатории гурманологии» — да, да! именно так он ее назовет, — там им придется трудиться, а не писать диссертации, которые нужны только им самим. «Лаборатория гурманологии»! Адекватно научности. И недурно звучит. И вообще неплохо иметь в руках важный рычаг для влияния на развитие производства, как вещает несравненный мудрец Генри Смит. Надо позвонить ему.

Нина Ивановна проинструктировала Аэлиту и вручила ей письмо академику от имени партийного комитета института.

Воспользоваться радиосвязью с Антарктидой Нина Ивановна не решалась, ей казалось невозможным обратиться с такой просьбой к самому президенту Академии наук СССР, вторгнуться к нему в кабинет, откуда была налажена связь с Антарктидой, и в его присутствии обвинять профессора Ревича, который под видом «чистой науки» разрушает созданный Анисимовым институт.

— Кому нужна эта псевдочистая наука? — горячилась раскрасневшаяся от возмущения Нина Ивановна. — Эта чистота — синоним никчемности. Надменный отказ от практических результатов во имя чисто теоретических — маскировка интеллектуальной импотентности! Ты все это должна передать Николаю Алексеевичу, — продолжала свои напутствия Окунева. — А полет в Антарктиду я тебе уже обеспечила. Лети, как летела в немецкий госпиталь, хоть наш академик, к счастью, жив и здоров.