— Там мы будем сейчас совершенно одни! А в Чэде нам пришлось бы выслушивать пространные поздравления от слуг и всей челяди. А я повторяю тебе, что сейчас хочу думать только о тебе, разговаривать только с тобой, быть только с тобой!

— В Грин Гэйблз… так и будет!

Они приехали. В доме были только Бесси и Хиггинс. Все, что должно быть сказано по такому случаю, было ими сказано от всей души.

Изысканный обед сервировали в столовой. Его прислала из Чэда верная миссис Бэнкс. Обедали, а вернее ужинали, при свечах, как тогда, когда он пригласил ее разделить с ним ужин наверху, там, где сейчас они начнут свою супружескую жизнь.

Она вошла в комнату, где еще совсем недавно ее муж лежал без чувств на ее руках, и невольно вскрикнула: комната утопала в цветах. Огромные букеты белых лилий стояли повсюду, наполняя воздух своим сладковатым ароматом — в двух вазах возле кроватей, на столике, на трюмо, на полках комода и на подоконнике.

— Какая красота! — восхитилась Оливия.

— Да, эти цветы очень тебе подходят. Ведь какой еще цветок олицетворяет чистоту и нежность?

С этими словами герцог поцеловал ее и вышел в гардеробную, где во время его болезни спал Хиггинс.

Оливия переоделась — сняла свадебное платье и надела красивую кружевную сорочку. Волосы, которые она распустила, шелковистой пеленой покрыли ее плечи и грудь. Она затянула шторы и скользнула в постель. Перед этим она пробежалась по комнате и потушила все свечи, оставив только одну на столике у изголовья. Ей вспомнилось, как тогда ночью при свете этой единственной свечи она любовалась Вэнди, спящей на руках герцога. Ей самой страстно захотелось вот так же уснуть в его объятиях. Вошел муж. Он показался ей необычайно красивым. Лицо его светилось от счастья. Куда подевался тот угрюмый и надменный господин, который так напугал ее при их первой встрече? Он приблизился к постели и некоторое время молча любовался ею.

— Когда я впервые увидел Вэнди, мне показалось, что я вижу перед собой ангела. О, нет! То был только херувим, а ангела я вижу сейчас, глядя на тебя.

— Он ждет тебя, дорогой! — произнесла Оливия, протягивая ему навстречу руки. Герцог заключил свою молодую жену в объятия, и мир перестал существовать для них.

— Иногда мне кажется, — сказал он в промежутке между поцелуями, — что ты не человеческое создание из плоти и крови, а сама любовь, прекрасная, земная, поднимающая и очищающая нас. Как я люблю тебя! Если бы ты только знала!

— Люби меня! — прошептала Оливия. — Люби меня, мой драгоценный, мой единственный, мой самый замечательный в мире муж! Теперь я твоя. Твоя навсегда! И буду принадлежать только тебе одному.

И, когда он овладел ею, она поняла: исполнилось ее самое заветное желание — принадлежать тому, кого она любит.

Они оба обрели счастье, счастье, которым одарила их судьба и всевышний. Да и само это счастье — не часть ли божественного промысла, имя которому — Любовь.