— Не жалуйся, — сказал мужчина. — Тебе заплатят достаточно, чтобы ты смогла забыть о причиненных неудобствах. Но ты уверена, что он не сказал больше ничего — даже во сне?

— Нет, больше ничего. Я не спала всю ночь, не могла пропустить ни одного слова. Все было так, как ты приказал. Но почему этот молодой человек такой особенный? Он не персидский сатрап, не сицилийский тиран.

— Не спрашивай, потому что я и сам ничего не знаю. Я даже не знаю, кто стоит за всем этим. Тем не менее, это может быть очень важно. Возможно, он из какого-то могущественного рода на континенте. Ты абсолютно уверена, что он ничего не сказал во сне?

— Ничего, что могло бы иметь хоть какое-то значение. Если у него и есть какая-то тайна, то она запрятана так глубоко, что ни расслабление во сне, ни даже любовь не могут выдать ее. Я могу сказать, что он любит эту женщину, которую зовут Антинея, слишком страстно. Должно быть, он потерял ее в самом расцвете своей любви к ней, которая выходит за пределы любого воображения. Поэтому рана никогда не затянется. Он видел во мне Антинею, свою утраченную любовь. Вот и все, что я могу сказать. Но его любовь настолько сильна, что она напугала меня. Он мог погубить меня… У меня такое ощущение, что я разорвана на части.

— Не думаю. Ощущения, которые возникают в храме, посвященном этой богине, всегда обоснованы и вытекают из какого-то источника. Возможно, у него раздвоение души: другая сила, другая воля живут в нем. Как другая личность.

— Тогда почему ты не позволил вмешаться самой верховной жрице? Она смогла бы разглядеть в его душе все тайные помыслы и понять их.

— Верховная жрица наблюдала за ним, когда он входил в храм. За ним была тень волка, его красные глаза засверкали зловещим светом, обнажились клыки, когда она попыталась проникнуть в его разум.

Девушка нахмурилась и плотнее закуталась в плащ, закрывая свое обнаженное тело. Она повернулась и пошла в дальний конец помещения, сопровождаемая мужчиной.

Они ушли через небольшую дверь, остававшуюся открытой.

Клейдемос открыл глаза и посмотрел наверх. Утренний свет проходил через отверстие в потолке. Белые голуби ворковали, и что-то клевали на карнизе крыши, воробьи быстро перелетали на освещенное пространство, крупные зяблики приветствовали поднимающееся солнце.

Клейдемос с трудом встал, поднеся руки к вискам. Он прошел через большой зал и вышел на улицу через портик. Лахгал был там, внизу ступеней, он ожидал его вместе с ослом.

Клейдемос подошел к нему, мрачно взглянул на него.

— Ты маленькая змея! — обвиняюще бросил он Лахгалу, дав ему хорошую затрещину. — Ты все спланировал, разве нет?

Он запрыгнул на осла и пришпорил его, пуская рысью по улицам города в сторону западных ворот, которые вели к порту. Спустя некоторое время он пустил животное шагом; мысли спартанца были поглощены тем, что он услышал в храме. Он услышал крик позади себя.

— Два-Имени! Два-Имени, стой! Остановись, пожалуйста!

Лахгал быстро догонял его, плача и крича одновременно. Клейдемос не повернулся. Мальчишка заторопился еще быстрее, совсем задыхаясь.

— Два-Имени, я не знаю, что ты думаешь, но я не хотел причинить тебе вреда. Мой хозяин сказал мне, чтобы я отвел тебя в храм — что я мог сделать? — Клейдемос не отвечал. — Послушай меня, Два-Имени! Что случилось в храме? Тебе сделали больно?

— Я рассказал тебе всю правду о своей жизни, а ты обманываешь меня, после всего этого? Я не хочу тебя больше видеть. Убирайся отсюда!

Лахгал ухватился за его хитон.

— Ты свободный человек, Два-Имени, ты можешь говорить то, что хочешь, а я раб. Если я не сделаю то, что мне велят, они изобьют меня до смерти, оставят меня без еды, не разрешат мне пить.

Он выбежал вперед перед ослом и остановился посередине дороги, спиной к Клейдемосу. Он поднял свою одежду, обнажая свою худенькую спину, всю в шрамах.

— Посмотри на меня, Два-Имени! — закричал он, рыдая. — Ты врешь, когда говоришь, что был рабом! Ты не можешь понять, что сделал Лахгал.

Клейдемос слез с осла и подошел к мальчишке.

— Я все понимаю, Лахгал. Я знаю, что ты пытаешься сказать мне. Прости, что ударил тебя. — Он положил руку на плечо мальчика.

— Ты хочешь сказать, что я могу быть с тобой вместе? Ты больше не сердишься на меня?

— Нет, не сержусь.

Мальчик вытер слезы и оделся. Они молча пошли по дороге, держась за руки. Солнце поднималось из-за холмов, склоны которых спускались к морю, отбрасывая длинные тени на золистую пыль на улицах. Повсюду в небе летали ласточки.

Всаднику была пожалована срочная аудиенция у царя Павсания, который еще не спал в своей комнате, при свете большого канделябра с шестью рожками.

— Да сохранят боги твое здравие, владыка, — сказал мужчина. — Я прибыл, чтобы доложить о результатах миссии, которая была возложена на меня.