Проснулся Иван Васильевич от резкого удара и не сразу сообразил, что случилось. Поднял штору затемнения. В комнате сразу стало светло. По улице необычно быстро пробежал трамвай, за ним два грузовика. Тяжелой рысью, сильно напрягаясь, битюг* тащил телегу, нагруженную мешками, ящиками, и в этом движении чувствовался какой-то испуг. Пешеходов не было видно.

Все ясно: начался обстрел района, и где-то поблизости разорвался разбудивший его снаряд. Через минуту удар повторился, затем еще и еще… Снаряды падали недалеко, громада здания вздрагивала, но в душе Иван Васильевич был совершенно спокоен. Он давно убедил себя, что жизнь его персоны, на фоне гигантской борьбы миллионов людей, настолько ничтожна, что и беспокоиться о ней не стоит.

Пока шел артиллерийский налет, Иван Васильевич успел одеться, сделать физзарядку и заправить кровать. Собираясь идти умываться, взял из ящика письменного стола мыльницу и тут увидел пластинку и обратил внимание на фабричную марку. На черной круглой этикетке была нарисована золотыми штрихами собака, сидящая перед длинной граммофонной трубой.

«Где же все-таки зарыта собака?» – подумал он, вспомнив известную поговорку.

Этикетка была несколько вдавлена, по краям шел выпуклый ободок, и создавалось впечатление, что текст напечатан прямо на пластмассе. Но это не так. Этикетка была из бумаги, покрыта лаком и приклеена. Проведя ногтем между ободком и краем этикетки, он заметил, что в одном месте бумага отстала. Осторожно потянув за оттопырившийся кончик, он увидел под этикеткой тонкие линии. «Так вот она где зарыта, собака! Запись! Дополнительная запись».

Открытие так обрадовало Ивана Васильевича, что он выскочил с пластинкой в коридор и почти бегом направился к своим помощникам.

…Маслюков не слышал обстрела и крепко спал.

– Сергей Кузьмич! Сергей… Да проснись ты, голова!

– А? Я уже… Все в порядке, товарищ подполковник… Можно ехать.

– Куда ехать? Проснись, Сергей Кузьмич!

– Уже проснулся, – с трудом проговорил Маслюков, садясь на кровати.

– Знаешь, какая штука… Собака, оказывается, была зарыта под собакой!

– Собака под собакой. Понимаю, – пробормотал Маслюков, очевидно думая, что все это происходит во сне.

– Сергей Кузьмич, полюбуйся, – сказал Иван Васильевич, поднося пластинку к самому носу помощника и приподнимая краешек этикетки. – Видишь? Там что-то еще записано.

Только сейчас Маслюков понял, что перед ним стоит настоящий, живой начальник, взволнованный неожиданным открытием.

– Вот оно что!.. Это здорово, товарищ подполковник!.. А что вы насчет собаки говорили?

– Смотри сюда. Фабричная марка: собака перед граммофоном. Видишь? Она-то меня и навела на эту догадку.

В лаборатории сняли этикетку, промыли пластинку и установили, что запись произведена на тридцати оборотах. Новинка техники – долгоиграющая пластинка – не была уже секретом.

Вместе с пластинкой в кабинет принесли специальную радиолу*.

– Ну, что тут за музыка? – спросил Иван Васильевич инженера, когда они остались вдвоем.

– Речь Гиммлера*.

– Ого! Даже Гиммлера! – с удивлением сказал Иван Васильевич. – Перевод сделали?

– Нет. Вот послушайте, товарищ подполковник, – сказал инженер, опуская иглу.

В репродукторе возникло легкое шипение, и вдруг раздался гортанный мужской голос. Вначале Гиммлер говорил спокойно, почти дружеским тоном. Обращение его ко всем резидентам немецкой разведки походило на отеческую беседу с сыновьями. Постепенно в голосе появились каркающие нотки приказа, а закончил он почти криком.

Иван Васильевич плохо знал немецкий язык, но главные мысли он понял. Гиммлер говорил, что отступление немецкой армии имеет стратегический характер. Цель отступления – измотать и обескровить Красную Армию. Говорил, что немецкая армия отступает в полном порядке, по заранее разработанному плану, сохраняя технику и людей, в то время как Красная Армия несет громадные потери.

– Это нам известно со времен царя Гороха! – с усмешкой проговорил Иван Васильевич. – Паническое бегство как удачный стратегический маневр.

Инженер засмеялся, но сейчас же поднял палец. Насторожился и подполковник.

Гиммлер сообщал, что второго фронта не будет. В Женеве идут переговоры с Америкой и Англией о заключении мира, и близок час, когда эти страны выйдут из войны.

– Вот как! Что это, провокация или действительно так? – спросил вполголоса Иван Васильевич, следя за выражением лица инженера, который лучше его понимал язык.

– Все может быть, – сказал тот, разводя руками. – Второго-то фронта до сих пор нет…

Дальше Гиммлер говорил о том, что в эти решающие дни немецкие патриоты должны умножить свои усилия для ускорения победы над коммунизмом. Россия истекает кровью. Это последнее ее сопротивление. В заключение он приказывал распространять эти сведения и действовать, действовать… Подрывать мосты, уничтожать заводы, отравлять продовольствие, водоемы.

Закончил свою речь Гиммлер обычными хвастливыми лозунгами Третьей империи*, ну и, конечно, – «Хайль Гитлер!»*.