Шрифт:
— Так, — Мораддин легонько хлопнул ладонью по столу. — Сейчас, месьор Монброн, ты нальешь себе вина и расскажешь все с самого начала. Я, признаться, запутался. Родственник-маг, четырехсотлетняя собака, красное зарево… Не морочьте мне голову, молодые люди. Дана, между прочим, после занимательной повести нашего гостя тебе придется объяснить, откуда ты знаешь об этом пресловутом зареве. Почему я все узнаю последним?
— Я могу и сразу сказать, — баронесса как-то странно заерзала, отводя взгляд. — От мамы. Я с ней недавно разговаривала.
— Час от часу легче, — Мораддин буквально схватился за голову. — Не дом, а приют для умалишенных!
— В какой-то мере, — легко согласилась дочь. — Однако матушке было заранее известно о красном сиянии. Она называла его «любящим власть» и утверждала, будто оно представляет опасность, если я ее правильно поняла. Кстати, можно еще один вопрос? Никто не знает, что такое «Лан-Гэллом»?
— Нет, — честно ответил я.
Мораддин вытаращился на чересчур любознательную для своего возраста девушку, почесал в бороде и медленно проговорил:
— Какая ты у меня образованная, оказывается. Мы с Рингой не зря тратили деньги на храмовые школы для тебя. Лан-Гэллом — слово из языка альбов. Очень древнего языка. Сейчас он уже нигде не употребляется, но несколько выражений сохранилось в языке гномов и почему-то нордхеймцев. Наречие альбов — это язык нечеловеческой магии. Сомневаюсь, что даже самые известные волшебники нашего мира им владеют. «Лан-Гэллом» переводится как «Долина Звездного Тумана».
— Папа! — возмущенно ахнула молодая баронесса. — Значит, самые известные волшебники языком альбов не владеют, а ты запросто переводишь никому не понятное название?
— Тебе следует внимательнее читать книги по истории, — наставительно порекомендовал Мораддин. — Несколько тысяч лет назад так называлась крепость Роты-Всадника, темного бога, ныне уничтоженная. На месте крепости ныне плещется, океан.
Я переводил взгляд с отца на дочь, ничего не понимая в их разговоре.
Хорош же глава тайной службы королевства! Его мир рушится, а он рассуждает с возлюбленной наследницей об исчезнувших наречиях и древних богах! Надо спасать самого себя и страну, медленно погружающуюся в темную бездну, а не болтать о вещах малозначащих!
Конечно же, эти мысли я не озвучил. Если герцог считает нужным беседовать со своим ребенком о всякой ерунде, так тому и быть. Вдруг это тоже важно?
— Я отлично знаю, кто такой Всадник Мрака! — резко возразила Долиана. — Но откуда ты узнал о Лан-Гэлломе?
— Твоя матушка как-то рассказывала.
Долиана откинулась на спинку кресла и призадумалась, вертя на пальце тонкое золотое кольцо.
— Мать сказала, что в случае беды мне и брату следует перебраться в Лан-Гэллом, — наконец изрекла она. — Как можно отправиться в несуществующее место? А если бы оно существовало, что нам делать в крепости древнего бога Тьмы?
— Госпожа Ринга болеет, — непреклонно заявил Мораддин и покосился на меня. Я немедленно прикинулся глухим. — Вовсе не обязательно прислушиваться ко всему, что она говорит в горячке… Никуда ты не поедешь, тем более ни в какой Лан-Гэллом. Мы, однако, забыли о нашем госте. Поступим так. Маэль, где ты живешь?
Я вздохнул и ответил:
— У менялы Реймена Венса на улице Гвоздик.
— Ай-ай, как неосторожно, — покачал головой герцог. — С равным успехом можно было бы…
— Да, знаю, повесить на себя табличку «Я аквилонский конфидент», месьор Хостин уже сообщил мне об этом.
— Если барон Гленнор посчитал, что тебе следует жить на виду у всех тайных служб Немедии, в доме человека, который прекрасно известен нам в качестве личного представителя господина барона в Бельверусе, значит, он сделал это не зря, — Мораддин повторил мысль месьора Хостина. — Итак, граф, я готов выслушать твою занимательную повесть о собаках, родственниках, птицах, которые не птицы, и всем прочем, что ты посчитаешь мне сообщить как личный посланник короля Аквилонии. Теперь у меня достаточно времени для того, чтобы наслаждаться семейными легендами.
Я подумал и решил, что вначале герцогу следует поведать об истории моего знакомства с Конаном десять лет назад, ибо именно из нее проистекают все последующие неприятности.
Скандал на всю страну! Невероятное стало явью, а я — свидетелем невероятного. Если я когда-либо начну писать мемуары, то, безусловно, весьма важное место на их страницах займет повествование о том, как Маэль Монброн, он же Влад Зимбор, лицезрел великого канцлера Немедии, валяющегося с выпущенными кишками в луже крови на камнях мостовой.
