Шрифт:
Она
Страстей волненья позабыть Я поклялась давно, ты знаешь! К чему ж теперь меня смущаешь? Чего ты хочешь получить? О, кто ты? – речь твоя опасна! Чего ты хочешь?Незнакомец
Ты прекрасна!Она
Кто ты?Незнакомец
Я демон! – не страшись: Святыни здешней не нарушу! И о спасеньи не молись — Не искушать пришел я душу. К твоим ногам, томясь в любви, Несу покорные моленья, Земные первые мученья И слезы первые мои! Не расставлял я людям сети С толпою грозной злых духов; Брожу один среди миров Несметное число столетий! Не выжимай из груди стон, Не отгоняй меня укором: Несправедливым приговором Я на изгнанье осужден. Не зная радости минутной, Живу над морем и меж гор, Как перелетный метеор, Как степи ветер бесприютный! И слишком горд я, чтоб просить У бога вашего прощенья: Я полюбил мои мученья И не могу их разлюбить. Но ты, ты можешь оживить Своей любовью непритворной Мою томительную лень И жизни скучной и позорной Непролетающую тень!Она
На что мне знать твои печали, Зачем ты жалуешься мне? Ты виноват…Незнакомец
Против тебя ли?Она
Нас могут слышать…Незнакомец
Мы одне!Она
А бог?Незнакомец
На нас не кинет взгляда! Он небом занят, не землей.Она
А наказанье, муки ада?Незнакомец
Так что ж? – ты будешь там со мной! Мы станем жить любя, страдая, И ад нам будет стоить рая; Мне рай – везде, где я с тобой! Так говорил он; и рукою Он трепетную руку жал И поцелуями порою Плечо девицы покрывал. Она противиться не смела, Слабела, таяла, горела От неизвестного огня, Как белый снег от взоров дня! . . . . . . . . . . В часы суровой непогоды, В осенний день, когда меж скал Пенясь, крутясь шумели воды, Восточный ветер бушевал, И темносерыми рядами Неслися тучи небесами, Зловещий колокола звон, Как умирающего стон, Раздался глухо над волнами. К чему зовет отшельниц он? Не на молитву поспешали В обширный и высокий храм, Не двум счастливым женихам Свечи дрожащие пылали: В средине церкви гроб стоял, В гробу мертвец лежал безгласный, И ряд монахинь окружал Тот гроб с недвижностью бесстрастной. Зачем не слышен плач родных И не видать во храме их? И кто мертвец? Едва приметный Остаток прежней красоты Являют бледные черты; Уста закрытые бесцветны, И в сердце пылкой страсти яд Сии глаза не поселят, Хотя еще весьма недавно Владели бурною душой, Неизъяснимой, своенравной, В борьбе безумной и неравной Не знавшей власти над собой. За час до горестной кончины, Когда сырая ночи мгла На усыпленные долины Прозрачной дымкою легла, Духовника на миг единый Младая дева призвала, Чтоб жизни грешные деянья Открыть с слезами покаянья. И он приходит к ней; но вдруг Его безумный хохот встретил. Старик в лице ее заметил Борение последних мук. На предстоящих не взирая, Шептала дева молодая: «О, демон! о, коварный друг! Своими сладкими речами Ты бедную заворожил… Ты был любим, а не любил… Ты мог спастись, а погубил, Проклятье сверху, мрак под нами!» Но кто безжалостный злодей, Тогда не понял старец честный, И жизнь монахини моей Осталась людям неизвестной. С тех пор промчалось много лет, Пустела древняя обитель, И время, общий разрушитель, Смывало постепенно след Высоких стен; и храм священный Стал жертва бури и дождей. Из двери в дверь во мгле ночей Блуждает ветр освобожденный. Внутри, на ликах расписных И на окладах золотых, Большой паук, пустынник новый, Кладет сетей своих основы. Не раз, сбежав со скал крутых, Сайгак иль серна, дочь свободы, Приют от зимней непогоды Искали в кельях. И порой Забытой утвари паденье Среди развалины глухой Их приводило в удивленье! Но в наше время ничему Нельзя нарушить тишину: Что может падать, то упало, Что мрет, то умерло давно, Что живо, то бессмертно стало; Но время вживе удержало Воспоминание одно! И море пенится и злится И сильно плещет и шумит, Когда волнами устремится Обнять береговой гранит: Он вдался в море одиноко, На нем чернеет крест высокой. Всегда скалой отражена, Покрыта пылью белоснежной, Теснится у волны волна, И слышен ропот их мятежный, И удаляются толпой, Другим предоставляя бой. Над тем крестом, над той скалою Однажды утренней порою С глубокой думою стоял Дитя Эдема, ангел мирный; И слезы молча утирал Своей одеждою сапфирной. И кудри мягкие как лен С главы венчанной упадали, И крылья легкие как сон За белыми плечьми сияли. И был небесный свод над ним Украшен радугой цветистой, И воды с пеной серебристой С каким-то трепетом живым К скалам теснились вековым. Всё было тихо. Взор унылый На небо поднял ангел милый, И с непонятною тоской За душу грешницы младой Творцу молился он. И, мнилось, Природа вместе с ним молилась. Тогда над синей глубиной Дух гордости и отверженья Без цели мчался с быстротой; Но ни раскаянья, ни мщенья Не изъявлял суровый лик: Он побеждать себя привык! Не для других его мученья! Он близ могилы промелькнул И, взор пронзительный кидая, Посла потерянного рая Улыбкой горькой упрекнул!..Примечания
Печатается по беловому автографу – ИРЛИ, оп. 1, № 27 (тетрадь XXII, принадлежала М. Дешан де Виллер), лл. 1—12 об. Черновой автограф (с черновым наброском посвящения «Когда последнее мгновенье», без посвящения «Прими мой дар, моя мадона!» и без нескольких стихов, с нумерацией главок, отсутствующей в беловом автографе) – ИРЛИ, оп. 1, № 4 (тетрадь IV, см. примечания ко II редакции), лл. 1 об. – 11; черновой автограф с тремя отрывками (первоначальный набросок посвящения «Прими мой дар, моя мадона!» и некоторые стихи) – там же, оп. 1, № 11 (тетрадь XI), л. 30.
Данная редакция впервые опубликована с пропусками по тетради IV в «Отеч. записках» (1859, т. 125, № 7, отд. I, стр. 35–47); отрывки – в «Библиогр. записках» (1859, т. 2, № 12, стлб. 379–382); полностью и с послесловием «Я не для ангелов и рая» – в Соч. под ред. Висковатова, т. 3 (1891, стр. 54–74), где дана компиляция текстов III редакции по автографам тетради IV и тетради XXII и в подстрочных примечаниях, в качестве вариантов, отрывки текста II редакции, начала 1830 года (по тетради IV). Окончательный текст III редакции (по тетради XXII) был дан впервые в Полном собрании сочинений М. Ю. Лермонтова, Гос. изд., М.—Л., 1926, стр. 258–263. Посвящение («Прими мой дар, моя мадона!») впервые опубликовано в «Москвитянине» (1855, № 6, стр. 186); послесловие («Я не для ангелов и рая»), с неточностями – в «Отеч. записках» (1859, т. 125, № 7, отд. I, стр. 48); вариант посвящения («Когда последнее мгновенье») – в Соч. под ред. Висковатова, т. 1 (1889, стр. 75).
На обложке тетради XXII – дата рукой Лермонтова: «1831 год».
Посвящение («Прими мой дар, моя мадона!») навеяно, по-видимому, пушкинским стихотворением «Мадона», появившимся в отпечатанном в Москве альманахе «Сиротка» на 1831 год. Это посвящение обращено к В. А. Лопухиной и написано поздней осенью 1831 года, так как первоначальный набросок его стоит в тетради XI на л. 30, непосредственно после стихотворения «Ужасная судьба отца и сына» (на л. 29 об.). На л. 30 об. имеется автобиографическая запись: «2-го декабря: св. Варвары. Вечером возвратясь. Вчера еще я дивился продолжительности моего счастья! – Кто бы подумал, взглянув на нее, что она может быть причиною страданья?». Эта запись подтверждает, что посвящение обращено к Лопухиной.
Стихи посвящения:
Обманы были мне не новы, И яд был на сердце моемсодержат намек на отношения и разрыв с Н. Ф. Ивановой.
Редакция IV
<Демон>
<1831 год>
–
Я хотел писать эту поэму в стихах: но нет. – В прозе лучше.
Примечания
Печатается по автографу – ИРЛИ, оп. 1, № 10 (тетрадь X), л. 38–38 об.
Впервые напечатана в «Отеч. записках» (1859, т. 127, № 11, отд. I, стр. 256–258) и без прозаической приписки Лермонтова в «Библиогр. записках» (1859, т. 2, № 12, стлб. 378–379).
Датируется 1831 годом по нахождению в тетради X.
Редакция V
Демон
<1833–1834 годы>