– Вера Яковлевна, – так же тихо начал Стропилкин-Вольф.

Вера его оборвала:

– Я уже говорила вам, что я не та, за которую вы меня принимаете.

– Нет, Вера, вы та. Я вас узнал. В вас все то, что было и раньше…

– Вы ошибаетесь, господин Вольф. Я совсем не Вера, и, пожалуйста, отстаньте от меня. Вас подослали, чтобы выпытать у меня признание. Так знайте же, что вы ничего от меня не добьетесь.

– Вера Яковлевна, дорогая, – Стропилкин подвинулся ближе, – послушайте меня…

– Господин Вольф! Отодвиньтесь, не то я ударю!

– Не смейте меня так называть, – прохрипел Стропилкин. – Для вас я тот же, прежний Иван Севостьянович.

– Вы, Стропилкин, – предатель и уже никак не можете быть прежним Иваном Севостьяновичем. Так что уходите, пока я вам вот этим, – Вера взмахнула кирпичом, – физиономию не расквасила.

– Вера Яковлевна, послушайте…

Но Вера так сильно толкнула его в грудь, что он грохнулся на пол.

– Если я уйду, – настойчиво шептал Стропилкин, – не убедившись, что вы Вера Железнова, вас отправят в абвер. А там страшными пытками вырвут признание, размотают всю вашу сеть и расстреляют. Вера, вы не знаете абвер. Это учреждение ужаса и смерти. Они пытками затравили Юру. Он, спасая вас, все наврал. Они приняли за правду и все же расстреляли его. В случае вашего непризнания, я доподлинно знаю, вас отправят в абвер.

– Никакой сети у меня нет, и ничего они не размотают. Но что же вы все-таки предлагаете? Назваться Верой Железновой и этим ускорить мне более легкую смерть?

– Нет. Спасти вас.

– Спасти? Как?

– Хотя вы поколебали во мне веру, что вы есть та самая, которую я до сего времени ношу в груди своей, все же еще раз прошу, признайтесь, что вы Вера Яковлевна, и я вас спасу.

– Для чего же вам надо мое признание?

– Чтобы я вам поверил, – душевно промолвил Иван Севостьянович. – Вера Железнова, какой я ее знал, – это олицетворение верности, бесстрашия и подвига. И если вы не Вера, то меня берет сомнение, есть ли в вас эти качества. А для вашего освобождения у меня должна быть полная уверенность во взаимном доверии.

– Для чего?

– Опять же для вашего спасения.

– А вы не допытывайтесь признания и спасайте меня, как бы вы спасаете Веру Железнову. За меня вам наши тоже зачтут.

– Меня волнует не это, а верность. – И Стропилкин вплотную пододвинулся к Вере, крепко сжал ее руки и зашептал ей в самое ухо:

– Представьте себе, я выведу вас на улицу, – а это без крови не обойдется, – что дальше? Гибель?..

– Так что же вы предлагаете? Смерть? Но не здесь в застенке, а на улице?

– Нет, освобождение. Я вас выведу. Там, на улице, нас ваши подхватят, прикроют и уведут. Пока погоня развернется, мы уже будем далеко в лесу. А для этого мне надо связаться с вашими людьми… Но чтобы они мне поверили, – Стропилкин протянул ей блокнот и карандаш, – напишите им несколько слов.

Представив себе, как этот блокнот попадет в руки оберст-лейтенанту, как начнут хватать ее товарищей, Вера отвела блокнот, хотя на случай своего внезапного исчезновения у нее была договоренность со Степаном.

– У меня никого нет.

– Неправда! Зачем же вы, москвичка, дочь комдива Железнова, вдруг, ни с того ни с сего, прогуливаетесь здесь, во фронтовом районе, да еще в таком рубище? Зачем?

– Я ничего писать не буду.

– Не верите? Я понимаю вас: «Стропилкин предатель. Раз он предал Родину, так может и нас предать». Да? Но вы, Вера Яковлевна, своим пребыванием здесь, своей стойкостью вывернули мою душу, сбросили с нее всю страшную дрянь. Спасая вас, я спасаю и себя… – Стропилкин склонился к ее коленям и заплакал.

Его слезы ее окончательно сокрушили, и она решила довериться ему:

– Писать я вам ничего не буду. А если вы действительно решили меня освободить, то я могу навести вас на таких людей, которые мне помогут. Но если, Иван Севостьянович, это провокация, то, поверьте, часом раньше или позже вы погибнете разом со мной.

– Что вы, Вера Яковлевна! – Стропилкин задрожал. – Как вы можете после всего этого обо мне так думать?

– Так вот, слушайте. Завтра рано утром идите той тропой, по какой вы гнались за мной. Там будут работать железнодорожники. Вы не бойтесь, подойдите к ним и попросите прикурить. Они, наверное, вас спросят обо мне.

– А если не спросят?

Вера задумалась. Ей никак не хотелось называть имя Степана.

– Тогда вы сами спросите: нет ли среди вас соседа Юлии Баскаковой? Кто-нибудь из них откликнется: «Я сосед, – скажет он. – В чем дело?» Или что-то в таком духе. Этому человеку вы поведайте свой план и договоритесь с ним, как будете действовать.

– Все понял. Так и сделаю.

– А как я буду знать?

– Я сделаю так, что завтра меня снова сюда пришлют. И тогда я вам скажу все.

– А если не пришлют?

– Жизнью пожертвую, но вас спасу. Только, если вызовут на допрос, не поддавайтесь ни на какие провокации. Верьте! – Стропилкин отошел к двери и, стуча в нее кулаками, вызвал караульного.

Назавтра в первой половине дня Веру вызвали на допрос. Проходя по коридору мимо зеркала, она не узнала себя: бледная, глаза провалились, щеки впали, как у старухи. «Не падай духом! Держись! Ты же коммунистка!» – мысленно прикрикнула на себя Вера, приосанилась и смело пошла к коменданту.

В его кабинете был переводчик, вчерашний капитан и Стропилкин-Вольф.