— Ящик сока разбился, — хмуро сообщил Рогожников. — Нас «Дельта» в борт шарахнула…

— Ладно, спишем! — махнула рукой завскладом. — Естественные потери допускаются!

— Вот, здесь чуть-чуть еще осталось, — сказал рулевой, показывая банку, — пить будешь?

— Да вы что, ребята! — рассмеялась Лунева. — Если надо — мы новую откроем. Подумаешь!..

Типсин повертел в руках банку, затем взял в рубке мегафон и крикнул:

— Эй, на «Дельте»! Соку хотите?

— Да выбрось ты ее! — разозлился капитан. — Носишься с ней как дурак!

— Жалко… — промямлил моторист. — Добро все-таки…

— Пей сам, — грубо отозвались с «Дельты», — и не подставляй бока…

— У-у, паразиты! — выругался Василий и, зашвырнув банку, скрылся в моторном отсеке.

Рогожников сам скинул чалку с носового кнехта и медленно отвалил. Самоходка после зимнего ремонта отлично слушалась руля, чутко отзывалась на легкое движение штурвала и сектора газа. «Эх, хорошо!» — подумал капитан, однако торжественный момент отплытия был начисто смазан долгим ожиданием и последними словами Савушкина — плыви и помни… Илья дал «лево руля», выбираясь на фарватер, и вдруг боковым зрением заметил, что на этой самой скамеечке, на самом ветру, кто-то есть и вроде бы машет рукой. По одежде — женщина, но лица не рассмотреть. Рогожников высунулся из рубки, но от ветра заслезились глаза и самоходку стало раскачивать на собственной волне.

— Где бинокль?! — крикнул он, но его никто не услышал. Пришлось перебросить ручку на «малый вперед» и выскочить из рубки. На корме стояла Лунева с биноклем у глаз и махала кому-то рукой… Илья чертыхнулся и, вернувшись в рубку, дал «полный». Самоходка чуть присела на корму и набрала скорость. Сипловатый, одинокий гудок со звуком надтреснутого колокола поплыл над Туруханском. Если бы его сейчас услышал Витька, наверняка бы сказал — как бык мычит!.. А может быть, он слышит? Может быть, висит сейчас на детсадовском заборе и кричит другим мальчишкам — это мой папка! Это он поплыл!..

Самоходка носила звучное имя — «Золотая». Илья Рогожников был ее седьмым капитаном и всегда думал, что последним. Битая на шиверах, тертая льдами, не раз тонувшая самоходка плавала шестнадцатую навигацию. Когда-то на ней ходили в Красноярск, в Дудинку и Караул, поднимались до Туры и Кислокана по Тунгуске. Но последние три года из-за ненадежности корпуса на дальних рейсах был поставлен крест. Выходило, что на ее капитане — тоже. Рогожникова давно звали геологи на «стотысячник» помощником, была возможность уйти механиком на пассажирский «ВТ», но он упорно не соглашался. Не потому что любил и жалел «Золотую». На своей самоходке Илья Рогожников был капитаном. Бог с ним, что всю зиму работал за сварщика, за слесаря и механика, за снабженца-доставалу и грузчика. Зато потом, на целых пять месяцев, Илья становился хозяином судна. «Золотую» по весне с нетерпением ждали в близлежащих поселках, вываливали на берег всем населением, орали «ура», махали шапками, палили из ружей, а капитана готовы были качать на руках. «Золотого капитана» знали далеко в округе, мужики стремились угодить ему, помочь чем-нибудь, зато бабы ненавидели его жестоко, и в общем-то обоснованно. Кроме продуктов и промтоваров Илья возил спирт…

Обратным рейсом он шел груженный пушниной, оленьими шкурами — грузом дорогим — и от этого любил прихвастнуть. «Знаешь, — говорил он на ухо знакомому, встретившемуся капитану, — сколько у меня в трюмах лежит? Полтора мильона, считай, золотом. Подумаю — страшно становится… Сроду не помыслишь в такой посудине — такие ценности. И приятно, черт возьми!..»

Капитаном Рогожников начинал себя чувствовать именно с момента отплытия. До этого Васька Типсин мог и послать его куда подальше либо на работу не выйти, а потом даже не объяснить почему. Мог и спорить с ним, как лучше отцентровать дизель или еще какой ремонт провести, но едва «Золотая» отваливала по весне от пристани, авторитет капитана мгновенно подскакивал. «Команда» становилась покорной и управляемой.

Илья вывел самоходку на фарватер, и Туруханск начал быстро уменьшаться, сливаясь в белую полоску заснеженных крыш. Мелькнул за стеклом рубки унылый Монастырский остров, и впереди открылось слияние Енисея и Тунгуски — почти море. Здесь всегда штормило, и Рогожников убавил ход — не дрова везем, половина продуктов в стеклотаре…

— Тронулись, капитан? — спросила Лунева, забегая в рубку. — Замерзла я совсем, ветрище такой…

Рогожников молчал, все еще продолжая видеть перед собой немо кричащего Витьку — это мой папка!..

— Меня сестра провожала, — сказала Лунева, прижимаясь к обогревателю. — А тебя никто не провожает?

— Савушкин, — буркнул Илья.

— Шутник! — рассмеялась-Александра. — Упаси бог от таких провожатых!

— Меня не спас…

— Потому что ты с самого начала — дурак, — заявила она. — Не по себе дерево рубил, вот и отлетела щепочка.

— Чего-о?.. — протянул капитан хмуро и грозно. — Какое твое дело?

— Ладно тебе! — весело отмахнулась Лунева. — Я про тебя все-все знаю. И про Лидку знаю. От меня можешь не скрывать, — она рассмеялась, — туруханский Отелло…

«Ну сплетники! — подумал Илья. — Это все бабье разнесло, что проверять приходило. Депутаты, воспитатели… Не совались бы, так мы с Лидкой, может быть, и жили…»

— Ты на меня не злись, Илья, — неожиданно грустно попросила Александра. — Мне в этой истории больше всех тебя жаль. Безвредный ты парень, вот тебе и не повезло. Все на сердце берешь, а в нашей жизни, Илюша, больше умом надо, рассудком жить. Ишь, схватил ружье, помчался… Ведь не убил бы все равно! Не убил бы! А тюрьму железно заработал. Ну не дурак ли?