В начале мая здесь было тихо: лес только подходил в запань, но уже ремонтировали бичарню и в магазин завозили нехитрый товар. Катя жила в брусовом домике с антенной на крыше, у самого берега, и от ее порога начинались деревянные ступеньки к воде. На ее домик с антенной и на эту лестницу, будто на маяк или створ, плыли все суда, проходившие мимо. А с земли все лето, пока гудела бичарня, к ней «плыли» одичавшие без женщин сплавщики. Наверное, туго бы ей пришлось, если бы каждую весну не приезжал в Запань и не становился на постой к Катерине пожилой милиционер дядя Саша Глазырин, стремянский родом.

Иона с дядей Сашей сидели на скамейке у ворот, о чем-то разговаривали и громко хохотали… Заметив машину, Иона распрощался с милиционером и побежал к братьям.

— Ты приходи, Василич! — вслед ему крикнул Глазырин. — Дома не будет, дак я с удочкой внизу! Твою невесту сторожу!

Иона втиснулся в машину, задышал тяжело, отодвинул дога.

— Во, и тут нашли, черти!.. Ну чего, поехали к бате?

Сергей развернулся и погнал машину в Стремянку: Тимофей сунул кулаком в бок Ионе, обнял его, похлопал по шее.

— Худеешь все, братуха! Шея-то как спичка стала!

— Я начальник, — мне положено! — захохотал Иона.

И глянул на Сергея. Тот невозмутимо крутил баранку.

— Шел я сегодня по лесу, — продолжал Иона. — Красота-то какая! Тепло, травка лезет, птицы поют… И знаете, что подумал, мужики? Чего мы в город заперлись? Чего мы там забыли? Не-ет, надо жить там, где тебе пуп резали! Да… И вот подумал: а что мне в Стремянку не перебраться? Женюсь на Катерине и перееду!

Сергей с Тимофеем засмеялись, переглядываясь.

— Что вы ржете-то? В самом деле! — посерьезнел Иона. — Хватит маяться с большим коллективом, покомандовал. Здесь вон начальника запани сняли, заворовался, подлец. Теперь ищут нового. Должность подходящая, с бичами я ладить умею. У отца дом пустой!

— То никого, то все разом, — сказал Сергей. — Только ты опоздал, Иона Василич, поскребыш к отцу переезжает.

— Нам места с поскребышком хватит! — Иона обнял Тимофея. — Верно, братуха! Каждому по этажу! Батю я к себе возьму. Катерина — женщина умная, покладистая, с твоей Валентиной, поди, сживется. Нет, я на полном серьезе!

— Тогда и я с вами, — Сергей оглянулся на братьев. — Мне комнатушку на одного дадите? Угол? Мишка вернулся, и я тоже…

— А ты не рыпайся, ученый, — серьезно сказал Иона. — В Стремянке еще университета не открыли, тебе здесь делать нечего. Ты у нас для науки создан, мы тебя выучили всей семьей.

— Я в школу пойду, — нашелся Сергей. — Тимкиных девчонок учить.

— Да, — недовольно протянул Иона. — Твою бабу только в этот дом пусти — все вверх ногами будет. Грязюку разведет…

— Говорю же, одного возьмите, без жены.

— Возьмем, Серега! Давай! — загорелся Тимофей. — В самом деле! Большак? Вот бы зажили, а?

— Могу и в старую избу, — сказал Сергей. — Даже лучше…

Иона ссутулился, сжимая кулаки на коленях, глянул исподлобья вперед. Притиснутый к дверце дог никак не мог умоститься, ворчал.

— Погодите, размечтались, — сурово произнес Иона. — У бати квартирантов полно… Куда их денете? Еще с этим надо разобраться.

Ожившая зеленая муха билась на ветровом стекле, и ее назойливый неприятный звон казался громче моторного гула…

На пасеке Джим выпрыгнул из машины и побежал обнюхиваться с кобелем Тришкой. Что-то ему не понравилось в хозяине, и не успели братья выйти из машины, как собаки спутались в клубок, вгрызлись друг в друга.

На шум выскочил отец, за ним Артюша; опираясь на костыль, с фонарем в руке, показался старец Алешка.

— Батюшки! — ахнул Заварзин. — Это как же вы надумали-то? Да все сразу! А я сон сегодня видел… Вот гости так гости!

Василий Тимофеевич обнимал сыновей, тискал, таскал за уши, стукал их головами. И от этой веселой семейной возни Артюша со старцем как-то потускнели, ждали чего-то в стороне. Собаки, насторожившись, водили ушами.

— Как же вы надумали? — воскликнул Заварзин. — И под праздничек подгадали!

Они гурьбой вошли в избу, Василий Тимофеевич захлопотал, начал усаживать за стол, накрытый с обеда, но так и не тронутый — лишь бутылка была откупорена, Барму угощал… Артюша включил газовую плиту, поставил разогревать жаровню с мясом, и только старец не суетился. Поздоровался по-старинному, с поклоном, сел на свое место, где раньше считался красный угол, и замер, постукивая костяшками пальцев. Его фонарь стоял на окне рядом и помаргивал кособоким клинышком огня.