Она вернулась из ванной в длинном, облипающем тело халате, и было ясно, что под ним больше ничего… Она была по-прежнему деловита и радостна.

— Ты еще не заснул?

— Я с детства боюсь спать один, — промолвил Кирилл с вызывающим намеком. Она же словно не заметила этого.

— Странно, куда пропал мой шампунь? Ты, что ли, израсходовал?

— Какой шампунь? — спросил он. — Если в эротической упаковке, то я. Мне показалось, это мужской шампунь.

— У меня другого просто не было, — смутилась она и возмутилась: — Зачем ты его весь истратил?

— Я же танкист, — со смешанным чувством острил он. — А танкисты чумазые, еще хуже шоферов. К тому же четыре года не был в бане!

— Спи, дурак, — сказала она и, сев к столу, включила маленькую настольную лампочку. — Тебе свет не помешает?

— На этом танкодроме смогу спать даже при дневном невозможном солнце…

— Счастливый! — вздохнула она и сняла с полки несколько тоненьких книжиц. — Ну, спокойной ночи. Спи.

— А ты? — настороженно спросил Кирилл.

— Мне сегодня спать некогда. Да и нельзя.

— Есть нельзя, пить нельзя, спать нельзя, — перечислил он. — И зачем такая жизнь?

— Не искушай, сатана, — полусерьезно сказала она. — Я и так сегодня с ведьмой купалась… Спи, сказано!

«Уж не в монастырь ли ты собралась?» — хотел спросить Кирилл и вдруг услышал ее приглушенный и какой-то новый голос:

— Господи, благослови… Отче наш, Иже еси на небесех. Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…

Он уже ничего не понимал, но чувствовал, что сквозь нагромождение своих догадок и размышлений, сквозь гремучую смесь своих восприятий и ощущений — одним словом, сквозь этот вселенский хаос вновь проступала та призрачная и нечаянная надежда…

— Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во Единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго…

Ему приснилось, будто он снова тонет, но не девичьими ногами опутанный, а скользкими и омерзительными рыбьими хвостами. Он не выдержал и вдохнул в себя воду. И удивительное дело — стал дышать водой, втягивая светлую и изрыгая черную, чернильную.

— Тиимать! — крикнул он от удивления и страха. И проснулся…

Она сидела на краешке тахты и зажимала ему пальцами нос.

— Доброе утро, — прогнусавил он.

— Ты во сне ругался, как последний ханыга, — заявила она. — Ужасно!

— Только ругался? — спросил Кирилл, потягиваясь. — А не кричал: в атаку, за мной! Или — по танкам противника бронебойными — огонь?!

Ему хотелось подурачиться — солнце уже блеснуло в окне и достало часы с кукушкой и с «Тремя медведями» на циферблате; она была рядом, и весь вчерашний день ему не приснился. И теперь вставал новый, такой же необычный, взбалмошный и загадочный. Он попытался схватить ее и устроить щенячью возню, но она ловко увернулась и погрозила пальцем.

— Вставай! Десять минут на сборы и завтрак!

Сама была уже одета в легкое темно-бордовое платье, на шее — легкий газовый шарф. И завтрак — яичница и чай с бутербродами — стоял на столе.

— Лет через тридцать из тебя получится приличная жена, — обнадежил он, одеваясь. — Я согласен, подожду…

— Хам! Значит, тридцать лет я буду неприличной?

— Почему? Ты будешь просто кормить яичницей. И я согласен переждать этот срок! — Он сел к столу, схватил вилку. — Вкуснятина!.. А тебе опять нельзя?

— Опять, — сказала она с тоской.

— Нет, ты станешь хорошей женой! Тебя можно вообще не кормить! Экономия продукто-ов!.. Зарплату я домой приносить не буду, а сам стану питаться на халяву в солдатской столовой, — он перестал жевать. — Нет, в самом деле, ты что, святая? Святым духом сыта?

— Перестань болтать, — обрезала она строго. — Шутки у тебя с утра…

— Виноват, — вздохнул Кирилл. — Просто утро хорошее… И я дожил до него. И не сбежал. А честно сказать — порывался…

— Спасибо…

— За что?

— За честность.

Она вдруг взяла вилку, потянулась к сковородке и уже наколола желток, однако отдернулась, вскочила:

— Нет! Удержусь!.. Доедай быстрее! Не соблазняй! Искуситель…

На улице было прохладно, безлюдно и как-то особенно светился воздух, словно в цейсовской осветленной оптике. Впервые они не летели сломя голову, шли чинно, под руку, и было обидно, что еще рано и почти нет прохожих. Газовый шарфик трепетал у нее за спиной и иногда касался щеки Кирилла, и ему чудилось, что это ее рука…