Надо сказать, еда оказала на Лорда свое положительное воздействие, и очень скоро бодрое и веселое настроение вернулось к нему.

– Да, сестра Шетра, стряпуха из тебя не ахти какая.

Не получив никакого ответа на свое замечание, Гирим растянулся на земле подле огня, горестно вздыхая.

– Ах, ну что за мука, какая ужасная боль.

Некоторое время он лежал уставившись на языки пламени, пляшущие вдоль прутика лиллианрила, не уничтожая его. Затем он обратил лицо свое к небу и хрипловато проговорил:

– Друзья мои, за сегодняшний день я перебрал в своей голове самые ужасные планы мести тем, кто отправил меня на эту невыносимую прогулку. С самого полудня я был полон самых страшных и зловещих сообщений. Но теперь – я каюсь. Вина в этом только моя. Я – жирный, тупоголовый болван, потерявший рассудок еще тогда, когда меня посетила мысль отправиться в лосраат и стать Лордом. Ах, о чем я только не грезил, мечтая о Лордах и великанах, о знании, великих деяниях и подвигах… и… зачем только спрашиваю я вас? Уж лучше бы я был строго наказан и послан заботиться об овцах до конца моих дней, лучше, чем потакать моим безумным прихотям и фантазиям. Но, увы мне, Хул, супруг Грен, мой отец, был не сторонником наказаний. Сожалею, но моя толстокожая персона не слишком-то чтит его в своей памяти. Был бы он сейчас здесь и видел бы меня, как болит моя плоть, как ноют мои кости, и все из-за одного единственного дня прогулки верхом на ранихине, он бы залился горючими слезами в укор моей отъевшейся глупости.

– Что ж, возрадуемся, что его здесь нет, – сдержанно произнесла Шетра. – Я не терплю слез.

Гирим воспринял это как аргумент.

– Тебе-то хорошо. Ты – храбрая и смелая от самой головы до пят прямо-таки завидки берут. Но я… Ты слышала разговор в трапезных Ревлстона. Там говорили, что посох мой, искривлен – что когда Высокий Лорд Осондрея мастерила его для меня, то он, почувствовав прикосновение моей руки согнулся от досады и огорчения. Именем Семи! Я был весьма оскорблен, если бы слышанный мною разговор оказался ложью. Я рыдаю при каждой возможности.

Он пристально поглядел на Шетру, пытаясь понять, произвел ли он хоть какое-нибудь впечатление на нее. Но она, казалось, внимала какому-то другому голосу и беседовала словно сама с собой.

– Я?

– Ты? Что ты?.. – мягко вопросил Гирим. Но когда она не ответила, он вновь вернулся к своему добродушному подтруниванию.

– Смела ли ты и храбра? Таков твой вопрос? Сестра Шетра, уверяю тебя!

Это совершенно очевидно, тем более сейчас. Кто, кроме женщины с сердцем пламенным и отважным, мог бы согласиться разделить столь опасную миссию вместе со мной?!

На это Лорд Шетра вперила свой хищный птичий взгляд на Гирима.

– Ты насмехаешься надо мной?!

– Ну что ты! – тут же запротестовал он. – Пожалуйста, не думай так.

Ты должна научиться понимать меня. Я просто очень хочу согреть между нами воздух.

– Лучше бы тебе не говорить, – обрезала Шетра. – Я не слышу твоих желаний. От слов твоих веет холодом.

Вместо ответа, Лорд Гирим устремил на нее свой взгляд, полный тишины и покоя, что появляется у Лордов, когда те объявляют свои мысли. Шетра покачала головой, отказывая ему, и поднялась на ноги. Но уже в следующее мгновение она отвечала Гириму, тускло и равнодушно.

– Я оставила позади мужа, который полагает, что мне не за что любить его. Он думает, что слишком плох для меня.

И тут же она предупредила любую реакцию, что могла последовать со стороны Гирима, приблизившись к костру.

– Мы не должны оставлять лиллианрил горящим дольше, чем это необходимо. Без заботы о нем хайербренда, прутья постепенно увянут – а они нам еще очень пригодятся.

И быстро, словно ей не терпелось оказаться в темноте, она вытащила лозу из костра и повелела лиллианрилу погасить огонь. Затем она закуталась в одеяло и легла на траву, неподалеку от Гирима.

Немного спустя Корик спросил Керрина:

– Ее беспокойство о Лорде Вереминте не ослабит Шетру?

– Нет, – спокойно ответил Керрин. – Она будет сражаться за двоих.

Корик понял это суждение и принял его. Хотя оно не принесло ему облегчения и не навеяло радужных мыслей. Отнюдь, оно отозвалось эхом былых потерь и лишений – печалей и утрат, о которых харучаи и думать позабыли во время той причудливой ночи. В суровом молчании, он расставил караул вокруг лагеря. Затем он встал, скрестив на груди руки, и внимательным взором окинул окружавшие их луга и пастбища, мысленно проследил путь луны по усеянному звездами небу и повторил вслух слова Клятвы. Он не мог забыть ни одной малейшей подробности той ночи, той последней ночи, что провел он со своей женой, чьи кости уж давным-давно покоились в ее ледяной могиле.

Клятва придала Корику сил, укрепила его, но не согрела.

Так он задал ритм бессонной ночи, и время потекло так же, как в мириады других ночей – в неусыпной бдительности. Когда луна завершила свое извечное странствие по иссиня-черному небосводу и утомленным вздохом склонилась к западу, Корик решил, что скоро надо будет будить Лордов. Однако уже чуть позже Лорд Гирим по своему собственному почину выбрался из укрывавших его одеял. Даже в неярком свете звезд Корик разглядел, как изможден и бледен был Гирим, видать не на шутку извела его вчерашняя езда верхом. Но Лорд подавил в себе страдания и боль, исказившие его лицо, и занялся приготовлением завтрака.