— Ты видела фотографию заядлых курильщиков опиума? Как в старину в Китае? На кого они похожи?..

— Я не собираюсь долго жить. — Донна пожала плечами. — Ну и что? Я не хочу тут задерживаться. Зачем? Что хорошего в этом мире? А ты видел — да, черт возьми, вспомни Джерри Фабина! — что становится с теми, кто чересчур далеко зайдет на препарате С? Скажи мне, Боб, в самом деле, ну что такого в этом мире? Вчера я едва не накрылась по пути на работу. Ехала, слушала музыку и курила гаш и не заметила форд "император"…

— Ты дура, — сказал Ар- Потрясающая дура. — Знаешь, я умру рано. Может быть, на шоссе. Мой «МГ» почти без тормозов. За этот год меня уже четырежды штрафовали за превышение скорости. Теперь придется пересдавать на права — такая неудача!

— Значит, однажды я тебя никогда больше не увижу, да? Никогда-никогда больше не увижу…

— Из-за пересдачи? Нет, через шесть месяцев… — Уничтоженная еще до того, как по калифорнийским законам, по проклятым калифорнийским законам, тебе разрешат купить банку пива или бутылку вина…

— Верно! — воскликнула Донна. — Бутылку вина! Возьмем бутылку вина и пойдем смотреть «Обезьян»! Осталось еще серий восемь, включая ту…

— Послушай, — сказал Боб Арктор, положив ей на плечо руку. Донна отпрянула. — Знаешь, что им следовало бы сделать один раз? Один единственный раз? Разрешить тебе взять банку пива.

— Почему? — удивилась она. — Подарок. Потому что ты хорошая. — Однажды меня обслужили! — восторженно поделилась Донна. — В баре! Официантка — я была вся разодета и накрашена и с такими клевыми парнями — спросила, чего я хочу, и я сказала: водку-коллинз. Это было в Ла-Пасе, в одном потрясном местечке. Можешь себе представить? Я ей так спокойненько выдаю: водку-коллинз!

Она внезапно взяла его за руку и прижалась к нему, чего почти никогда не делала.

— Тогда, полагаю, — проговорил он, — ты уже получила свой подарок. Свой единственный подарок.

— Конечно, мне потом сказали те парни, что я должна была заказать что-нибудь мексиканское, потому что мы были в мексиканском баре, понимаешь, в Ла-Пасе. В следующий раз буду знать. У меня тут, — она постучала по голове, — все записано, на подкорке… Когда-нибудь я переберусь на Север, в Орегон, и буду жить в снегах. Каждое утро буду чистить дорожку. Маленький домик и сад, где я посажу овощи.

— Для этого надо копить. Откладывать деньги. Донна бросила на него смущенный взгляд. — Это все он мне даст, — робко произнесла она. — Кто? — Ты понимаешь. — Ее голос был тихим, мягким. Она раскрывала душу и делилась самым сокровенным со своим другом Бобом Арктором, которому можно доверять. — Тот, кого я жду. Я знаю, каким он будет. Он приедет на «Астон-Мартине» и увезет меня на Север. А там, в снегах, стоит простой маленький домик. — Она замолчала. — Снег… это ведь считается здорово, правда?

— А ты не знаешь? — Я никогда не видела снега, кроме одного раза в Сан Берду, в горах. И то слякоть какая-то, я чертовски больно шлепнулась. Не хочу такого снега, Я хочу настоящего.

Бобу Арктору стало тяжело и тоскливо. — Ты уверена, что так будет? — Конечно! Мне нагадали. Они шли в молчании. Донна погрузилась в мечты и планы, а Арктор — Арктор вспоминал Барриса, и Лакмена, и Хэнка, и Фреда…

— Послушай, — внезапно сказал он. — Можно мне с тобой? Ну, когда ты соберешься в Орегон?

Она улыбнулась — грустно и с безмерной нежностью, — подразумевая "нет".

И, зная ее, Арктор понял, что все решено. И ничего не изменить… Он поежился.

— Тебе холодно? — спросила Донна. — Да, — ответил он. — Очень холодно. Она взяла его руку, сжала… и выпустила. Но прикосновение осталось, запечатленное в его сердце. На все долгие годы жизни, которые ждали его впереди, на все долгие одинокие годы, когда он не знал, счастлива ли Донна, здорова ли, жива ли… Все эти годы он ощущал это прикосновение, навеки оставшееся с ним. Одно прикосновение ее руки.

В ту ночь Арктор привел к себе домой симпатичную маленькую наркоманку по имени Конни. Конни оказалась здесь впервые — они познакомились на одном бардаке несколько недель назад и едва знали друг друга. Конни сидела на игле и, естественно, была фригидна, но это не имело значения. К сексу она относилась безразлично, сама ничего не испытывая, но, с другой стороны, ей было наплевать, чем именно заниматься.

Конни сбросила туфли и безжизненно глядела вдаль — полуголая, с заколкой во рту. Ее удлиненное лицо выражало силу и целеустремленность, потому что под сухой кожей отчетливо выступали кости. На правой щеке горел прыщ. Она не обращала на него внимания, разумеется; прыщ, как и секс, не имел для нее никакого значения.