Место было на свежем воздухе, под навесом. В мороз старшая напарница добавляла в термос с чаем водки, чтобы согреться как следует. На третий месяц работы на рынок нагрянули какие-то боевики в камуфляже с одинаковыми нарукавными нашивками в виде молнии. Азербайджанцев швыряли на затоптанный снег, били резиновыми дубинками, нагайками, пинали ногами. Рассыпали в грязь лимоны, чищеные орехи, хурму и курагу. Их хозяина с разбитым в кровь небритым лицом, поблескивающими золотыми зубами, поволокли куда-то два рослых широкоплечих парня в черных беретах.

— Сматываемся, — подтолкнула Катю напарница.

Они убежали с рынка, прихватив выручку за полдня.

Перебрались на другой. Здесь Катя уже не стала связываться с «азерами». Нанялась разносить пиццу девушкам, торгующим в ларьках. Нужно было обязательно пожелать приятного аппетита и поторопиться закрыть тяжелую сумку, чтобы оставшиеся порции не остыли на ветру.

Именно здесь заметил Катю Сенцов — он теперь инстинктивно выделял из толпы девочек определенного возраста. Если занимается тяжелой работой, значит сама себе хозяйка. Но главное, конечно, лицо: бледная кожа, припухшие губы, голубоватые тени под глазами.

Растрепанные волосы торчат из-под вязаной шапки — рыжие с золотым отливом.

Он мысленно переодел ее в школьное платьице, посмотрел глазами своих клиентов. Этот не очень опрятный, шмыгающий носом ангел будет пользоваться успехом.

Завязать разговор ничего не стоило, он уже в совершенстве освоил искусство входить в доверие к таким вот созданиям…

В тот же день Валера изъял ее с рынка, поселил в отдельной квартире. Ему не пришлось проводить воспитательную работу перед первым «сеансом». Можно было подумать, что она заранее ожидала именно этого. Особых переживаний клиенты у нее не вызывали — она равнодушно относилась ко всем манипуляциям со своим телом, как будто отдавала во временное пользование одну из принадлежащих ей вещей. Не очень дорогую, чтобы держать ее в заветном месте, не такую хрупкую, чтобы ее могли сломать неосторожным обращением…

Валера ломал голову — как извлечь деньги из собственной квартиры. Без денег он обречен. О солидной сумме в сотенных долларовых купюрах он никому не мог рассказать. Даже если крутые ребята из мафии перевернут всю квартиру вверх дном, они не доберутся до тайника.

Эти денежки благополучно дотянут до лучших времен.

Но расходные деньги в шкафу — около шести миллионов рублей — за ними надо срочно кого-нибудь послать.

Надо — а некого. Девчонки только для клиентов разыгрывают деток, на самом деле они хитрющие бестии.

Сразу почуют опасность. Да и не стоит ими рисковать — кто знает, может все еще обойдется и дело вернется в налаженную колею.

Остается Леха, непутевый старший братан, которого бывшая женушка дважды упекала лечиться от алкоголизма. Леха возьмется, но где гарантия что он аккуратно принесет эти денежки. Можно паспорт взять у него в залог, можно пригрозить страшной карой — благополучно начихает.

Все-таки Сенцов позвонил брату, с которым не общался уже добрых два года. Тихий, какой-то замогильный женский голос ответил:

— Он в церкви, может передать что.

— Я к Сенцову попал? — ошарашенно уточнил младший брат. — К Сенцову Алексею?

— Да, миленький, — с провинциальным акцентом ответили ему.

«Конец света. Леха в церкви», — чудесное явление целого сонма святых не так поразило бы сутенера, как происшедшая с братом метаморфоза. — «Может у них теперь новое место сбора — на паперти?»

— А где это?

— Он в Елоховский ходит. Пешочком, миленький.

— А он вообще хорошо себя чувствует? На ваш взгляд.

— Сейчас слабоват немного. Третью неделю постится…

Вдвоем с Катей они махнули в Елоховский. Переступая порог храма, Валера стянул широкополую шляпу.

«Где этот хмырь? Вон, шевелит губами возле иконы.»

Здесь, в соборе, время стояло неподвижно, как в тихой заводи. Потрескивали свечи, блики от огоньков искрились на золотых окладах. В косом столбе света, льющегося через окно, вился сизый дымок ладана.

Гипноз умиротворенной тишины нарушила старушка в белом платочке. Она зашипела сзади на Катю, чтобы та сняла темные очки.

— Извините, мы туристы, — отшил бабку Сеяцов-младший.

Подойдя к брату он осторожно тронул его за плечо:

— Леха, послушай.

Человек с жидкой русой бородкой и выцветшими белесыми глазами дошептал до конца молитву и обернулся с улыбкой.

— Брат, — он обнял Валеру и мягко прижал к груди. — Как я рад тебя видеть. Душа все вопрошает: как он там, в этом омуте?

— Паршиво — не то слово.

— Ведь московская жизнь — это страшный омут.

Увлечешься, забудешься и затянет с головой. Трудно обрести спокойствие.